на кон только свою жизнь, а не пыталась решить участь других.

— А ты хочешь поставить под удар жизнь всего человечества, Оксинт. Я, когда понял, кто может послужить причиной гибели мира, не пытался убить тебя. Я сделал другой выбор — убедить тебя поступить правильно!

Показалось мне, или сейчас в голосе Томаса просквозила угроза в мой адрес? Я украдкой глянул на мужчину, и увидел нахмуренные брови, злые глаза. Черная бусина, снова болтавшаяся у него на шее, будто была испещрена молниями, и я прекрасно знаю, что это значит. Когда я злюсь, мой агат ведет себя точно так же. На нем появляются всполохи, исчезающие лишь тогда, когда я успокаиваюсь.

Значит, Томас злится. Наверное, ему, как и мне, надоел этот бесконечный спор. Но как он не может понять, что я просто не в состоянии не попытаться спасти маму! Любой ребенок захочет уберечь родителей от страшной участи. Да, он показал мне, что и в будущем будет радость. Но я-то сейчас не в будущем, а в настоящем. Неизвестно, что на самом деле будет дальше, но сейчас сердце сжимается от боли, как представлю жизнь без мамы!

К тому же я видел, что будет с ней. Как она будет мучиться, как жизнь по капле будет уходить от нее. И ощутил, как тяжело и пусто будет мне без нее, если мама уйдет. Неужели он думает, что я буду спокойно ждать такого исхода?!

— Да, пожалуй, ты прав. — согласился со мной Томас, хотя я ни о чем его не спрашивал. — Ты видел лишь одну сторону медали. Камень показал, что будет, если все пойдет так, как и должно идти. И я тоже. Но для тебя этого мало. И придется показать другой вариант развития событий.

— Нет!

— Я не хочу этого, как и ты. Но иного выхода нет.

Мужчина резко дернул за бусину и, кажется, порвал цепочку. Снова в пространстве возник разрез, в котором пылало и ворочалось что-то красное. Не церемонясь, Томас втолкнул меня туда.

Я испуганно огляделся и обнаружил себя возле собственного дома. Однако спокойствия такое открытие не добавляло. На небе снова пылало сумасшедшее солнце из моего недавнего кошмара, и самое страшное заключалось в том, что оно приближалось. Становилось жарко, по лбу ручьями потек горячий пот.

— С огня всегда все начинается, и огнем все заканчивается. — раздался голос моего мучителя. Оглянувшись, я снова его не увидел. — Огонь, охвативший планеты после большого взрыва, растопил вечные льды, превратив их в океаны, в которых зародилась жизнь. Огонь согревает и дает пищу. Глупый человек думает, что приручил его, но это не так. Огонь превращает в пепел, в ничто все, что встретит на своем пути, если выйдет из-под контроля. И именно огнем всегда все заканчивается.

Пока он говорил, я оглядывался. Не только небо, но и пейзаж вокруг сильно изменился. Папины грядки представляли печальное зрелище — ни единого зеленого росточка. Вместо этого пожелтевшие и поникшие травы, иссушенные плоды. С болью я заметил, что розы, за которыми с такой любовью ухаживает мама, словно засохли. Ушла из них жизнь, листики пожухли и свернулись, а сами бутоны напоминали наспех скрученную в рулон сухую пергаментную бумагу.

— Оксинт! — услышал я мамин голос.

Вздрогнув, я повернулся на звук, и увидел маму, бегущую ко мне. Из дома выскочил отец, догнал мать.

— Беги в дом! Прячься! — крикнул он мне.

С неба вдруг стали падать куски жидкой лавы, и потому я, не раздумывая, понесся к крыльцу. Забежав под крышу, я обернулся и увидел, как эта лава пролилась на родителей. На мгновение они застыли, обнявшись, а потом рассыпались в прах. Я от ужаса, охватившего меня, даже не смог закричать. Из горла вырвался сип.

— Твои родители вместе встретили смерть. — бесстрастно прокомментировал происходящее Томас. — Но разве тебе от этого легче?

Ответить ему я не смог. В ужасе я смотрел на то место, где только что были мама и папа. Они погибли у меня на глазах, но я отказывался верить в происходящее. Однако это было еще не все.

От кромки леса отделилась тонкая фигурка. Крича что-то, ко мне бежала Александра. Вдруг она запнулась, упала. Из дома, мимо меня, к ней метнулся человек — тетя Саша. Сестра вдруг стала задыхаться, лицо ее почернело.

— Кому-то просто не хватило воздуха. — продолжал говорить Томас. — Кстати, ты знаешь, что больше всего твоя тетя, бесстрашная победительница мацтиконов, боится сгореть заживо?

Тут же, после этих слов, я увидел, как дождь из лавы сменился потоками огня с небес, и в ужасе рванул в дом.

— Стены не защитят тебя от ее криков. От осознания того, что во всем этом виноват только ты.

— Заткнись! — голос вдруг вернулся ко мне.

Томас промолчал в ответ, но я услышал новый звук. В детской надрывался братик. Я прибежал к нему, взял его на руки. Малыш захлебывался слезами, но вдруг, словно сестренка, стал хватать губами воздух. Я увидел, как лицо его тоже стало стремительно чернеть, зажмурился.

— Нет! Прекрати это, пожалуйста!

И все действительно прекратилось. Я уже не ощущал того пылающего жара, который словно выжигал меня изнутри, не слышал хрипов маленького Антея. Только тихое шуршание и сырость.

Открыв глаза, я понял, что нахожусь под тем же навесом, перед стеной дождя. Рядом стоял Томас.

— Я показал тебе самое прекрасное и самое ужасное, что может приключиться в твоей жизни. — сказал мужчина. — Ты видел, к чему приведет твое желание спасти маму. Порой нам приходится приносить в жертву самое дорогое. Чтобы спасти большее.

Я ничего не произнес в ответ. Руки все еще дрожали, а перед глазами вновь и вновь вставали ужасные картины, которые я только что видел. Голос снова меня не слушался, да и что я могу сказать? Поэтому я просто молча смотрел на Томаса.

— Я сожалею, мальчик мой, что мне пришлось показать тебе и этот исход. Но ты сам виноват. Меня тоже можно понять. Я хочу жить. И хочу, чтобы жили все те, кто окружает меня. Чтобы Вселенная продолжала свое существование. Я защищу свою жизнь любой ценой. Думаю, ты бы поступил так же.

А вот теперь в его голосе совершенно определенно звучала угроза. Не приходилось сомневаться, что Томас пойдет на все, лишь бы не дать мне сделать то, что, по его мнению, всем навредит.

— Я правильно понял? Если я не откажусь от мысли спасти маму, ты меня убьешь? — все же уточнил я, едва обретая звук.

— Оксинт, я не детоубийца. Но я могу тебя