Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лёгкий шорох шагов отвлёк от раздумий, и, повернув голову, он увидел бредущую по дорожке девушку лет шестнадцати с длинной косой, в тонком шёлковом платье и летних узорчатых сапожках. Девушка была настолько хороша собой, что, казалось, от лица её исходит лёгкое сияние.
– Ты кто? – Она остановилась и с изумлением, словно увидела жабу в рост человека, уставилась на Горыню.
– Человек. – Горыня, уже догадавшись, что видит дочь князя Стародубского, усмехнулся. Но девушка была не только задиристой, но и глазастой, и, скользнув взглядом по кафтану Горыни, зацепилась за знак на груди, изображавший ветвистую молнию, вышитую серебром по синему полю.
– Перунова сотня, – задумчиво произнесла Мария, и во взгляде её что-то изменилось. – Из новиков будешь?
– Из новиков. – Горыня кивнул, признавая очевидное.
– Это же вы освободили семью Кирилла Мирославовича?
– Князя Елецкого? – уточнил Горыня и, увидев кивок девушки, подтвердил: – Мы. Там колдун какой-то привязал их к столбам, хотел, наверное, какой-то обряд провести. Ну, в общем, не смог.
– А кромешник, он каков?
– Да некогда его разглядывать было. – Горыня пожал плечами и подвинулся, давая место княжне, захотевшей присесть. – Там и мыслей-то: не поймать шальную пулю да упокоить всех быстренько. Чёрный плащ помню да глаза как два уголька. И вот ещё нос торчал из-под плаща. Ещё руку правую запомнил. Перстень с большим черным камнем и браслет вроде золотой. И рука такая, как у старика. Костистая и в пятнышках вся.
– А говорите, не запомнили! – Мария улыбнулась, и от этой улыбки у Горыни неожиданно посветлело на душе. – А страшно там было?
– Да есть, конечно, – согласился Горыня. – Пуля, она же дырочку найдёт. Только вот страх свой нужно крепко держать. Не давать ему принимать за тебя решения. Иначе сам погибнешь и товарищей за собой утянешь.
– Странно, вы вроде новик, а рассуждаете, как мой дядько Тарас. – Девушка задумалась. – А вот, к примеру, упыря видеть приходилось?
– Приходилось. – Горыня кивнул. – Только ничего в нём интересного нет. Здоровый как бык, мордочка маленькая, а вместо носа пятачок. И сам он серый, а пятачок, словно у хряка, – розовый. Только твёрдый словно камень. – Горыня машинально потёр костяшки правой руки.
– Вы что, его кулаком?!!
– Да не было в руках ничего. – Горыня досадливо вздохнул. – Вот и приголубил на первый раз. А после уже топор кинули, так я его тем топором и… остановил.
– Ну, коли такое мне рассказали бы про Дубыню, я бы поверила. Но вы… – Она насмешливо посмотрела на Горыню. – У вас тоже волшебный топор?
– Нет, дочка, топор был обыкновенный. – Тихо подошедший князь Стародубский улыбнулся и поправил ленту на плече дочери. – Тот топор сейчас у нашего доброго хозяина в оружной зале висит. А рядом чучело упыря. Можешь сама посмотреть. Да, как посмотришь, проверь воев наших, как устроились, да зайди в Лекарский приказ. Там для нас травы приготовили.
Когда Мария, недовольно взмахнув подолом платья, ушла, князь, не чинясь, присел рядом и посмотрел тяжёлым, давящим взглядом на Горыню.
– Познакомились, значит?
– Нет, – Горыня проводил взглядом уходившую девушку и улыбнулся. – Она не спрашивала, как меня зовут, и сама не представилась.
– Ну, а я представлюсь. Князь Стародубский – тёмник поместного войска канцелярии Военного приказа[26].
– Горыня. Воин Перуновой сотни Медведевского уезда.
– Знаешь ведь, зачем я приехал?
– Не знаю… догадываюсь. – Горыня покачал головой.
– Твой. – Князь достал из кармана и протянул Горыне на раскрытой ладони оберег, чуть подпорченный пулей.
– Был вроде мой. – Он безразлично пожал плечами. – Заказал я себе у Никифора такой же. Обещался сделать, как из Новгорода приедет.
– Забирай. – Стародубский взял руку Горыни и, раскрыв ладонь, вложил в неё оберег. – Это я твоей матушке подарил, когда… ну мы…
Горыня спокойно молчал, ожидая продолжения, но князь, видя непробиваемую стену безразличия, сам начал заводиться:
– Не знал я о том, что ты на свет появился. Любава понесла тебя, когда я на порубежье был. Да и после всё никак не вырваться было. А потом сообщили мне, что она померла. А вот оно как оказалось…
– Если что было, князь, всё быльём поросло. – Горыня качнул головой. – Тому уж столько лет, ворошить не нужно. У меня своя жизнь, у вас своя.
– Ты мне сын, и твой дом там. – Князь качнул головой куда-то в сторону.
– Мой дом – казарма Перуновой сотни. – Горыня замолчал. Ему вдруг стало жалко этого немолодого человека, но и свою жизнь он не хотел ломать.
– Как ты не поймёшь. – Григорий Николаевич тяжело вздохнул. – Княжья кровь не водица. Мы родственники самим Рюрикам. Род наш от Игоря, сына Рюрика, Святослава Игоревича, Владимира Святославовича и Ярослава Мудрого, и князя князей Всеволода Ярославича. Ты даже среди воев Перуновой сотни будешь выделяться как сосна в поле. А если примешь родство, то через пару лет поведёшь в бой свою сотню, это я тебе обещаю.
– Честь великая, но я откажусь. – Горыня покачал головой. – Хочу быть сам себе головой и отвечать только за себя.
Князь, едва сдерживаясь, резко вскочил, посмотрел в спокойные зелёные глаза Горыни и… натуральным образом сдулся. Постоял и шлёпнулся обратно на скамейку, потому что ноги отчего-то не держали. Не так он представлял себе этот разговор. Мальчишка, смеет отказываться от такой чести! От несметных богатств рода Стародубских?!! Но одна мысль грызла сердце словно червь. А если Любава сказала ему, кто его отец? Или передала через родственников? И рос он в деревне, наверняка не всегда досыта ел, ходил в обносках, (а то он не знает, в чём крестьянские дети бегают!) и думал об отце, живущем в каменных палатах и евшем на серебре. Смог ли он сам после такого оставаться спокойным, как этот мальчишка? Смог ли он сказать «всё быльём поросло» и даже не высказать и тени обиды?
Ощущая, как уходит слабость из тела, князь тяжело вздохнул и посмотрел в глаза сыну.
– Хорошо. Делай, как знаешь. Но помни – дом твой будет ждать. – Встал и, не оглядываясь, ушёл быстрыми шагами, словно боясь, что его остановят.
Горыня вернулся в казарму и до вечера лежал в постели, прикидывая варианты развития событий, но в итоге его сморило в тяжёлый и тягучий сон, из которого вынырнул уже утром с гудящей головой и усталостью во всём теле.
Но тренировку никто не отменял. Пришлось собирать организм в кучу и выходить на пробежку, которой начинался день Перуновой сотни. Потом из него вынимал душу в течение трёх часов Кунь Лао, шлифуя навыки снижения численности человечества, и, едва волоча ноги, Горыня побрёл в мыльню.