– А мне-то это зачем? – Горыня усмехнулся. – Да будь мне хоть семьдесят, зачем мне грузить на плечи чужое хозяйство? Да я, честно говоря, и своего-то не хочу. Ну, край – прикупить дом хороший в большом городе. И всё. Какой из меня помещик? Нет, мне этот воз и даром не нужен, и с деньгами не нужен.

– Ну, то сам решать будешь. – Князь, удовлетворённый ответом Горыни, кивнул. – Григорий Николаевич сам к нам решил пожаловать. И за слугу своего виру внести, и, как я понимаю, с тобой встретиться.

– Да пусть приезжает. – Горыня безразлично качнул головой.

– Я тебе всё это сказываю зачем? Затем, что князь опытный баюн. Опомниться не успеешь, как шубу ему будешь заносить на поворотах. Может, услать тебя на дальний кордон? Всё спокойнее будет. А я уж перед князем отбрешусь.

– Посмотрим. – Горыня пожал плечами. – Чего гадать? Я от опасностей не бегал ещё и привыкать не буду. Может, и он мне тапочки будет приносить?

– Скажешь… – Князь фыркнул, но, судя по улыбке, и этот ответ молодого воина ему понравился.

В местах, отдалённых от людей и жилья, селятся создания навьи, что людей избегают, а тако же к месту привязанные. Лешаки и лешачки суть духи лесные и силу имеют, пока лес, хранимый ими, жив, тако же водяные и полевые, и рудные. Все они создания нейтральные и зла не причиняют, пока не увидят такого же от людей. И подношения принимают, но не деньгами или яствами, а подношением от души и от сердца, тем, что согрето духом человеческим, и это и есть самое лакомое яство духов тех.

И не жалей о потерях в лесу ли в поле, в реке ли в горах. То духи места взяли плату малую, а принесут пользу великую…

Князь Стародубский въезжал в Медведевск шумной кавалькадой карет и под грохот подков личной дружины. Проследовав прямо к дворцу, он вышел на расстеленную к его приезду ковровую дорожку и, с чувством обнявшись с князем Медведевым и представив свою дочь, пошёл, беседуя о приличествующих в таких случаях пустяках. Обсудили виды на урожай, закупки казной отборного зерна и солонины, а также погоду и очередную забаву известного вольнодумца князя Кропоткина – самобеглую коляску. Кропоткин вообще слыл чудаком, но его дом, оснащённый электрическим освещением, прудами с фонтанами, и личный воздухолёт были предметом всеобщей зависти и постоянных сплетен.

Приступив к неспешной трапезе в парадной столовой, князья как добрые соседи быстро разрешили незначительный конфликт из-за потравы картофельного поля и подробно обсудили статью в «Губернском вестнике», посвященную новому спектаклю заезжей труппы, и возможные стати актрис, на которые оба так и не нашли времени полюбоваться. После стерляжьей ухи и пирогов «на шести углах» настало время тщательного анализа всеобщего падения нравов, обсуждения различных педагогических аспектов воспитания подрастающего поколения и способов заготовки розог[24].

Медведев не торопил события, а его гость тоже не спешил переходить к делу, ради которого, собственно, приехал. Так уж повелось, что одной из норм этикета являлась неспешность, которая стала синонимом солидности и благочестия.

Наконец, когда принесли сладкие наливки и закуску к ним, князь Стародубский, пригубив вишнёвую, как бы случайно поинтересовался:

– Егор Тимофеич, а какова дружина у тебя ныне? Много ли с набора взял и каковы люди?

– С набора взял две сотни, – охотно ответил Медведев. – Полтора десятка взял к себе в дружину, два десятка отдал в Разбойный приказ да десяток – в Кромешный. Пятеро в Перунову сотню да полтора десятка в Особую. Там у них убыль случилась, так что люди нужны были срочно. Остальных в Медведевский полк расписали.

– Целых пять человек в Перунову сотню? – изумился Стародубский. – Я вот двоих взял и то за удачу считаю. А ты целых пять! Смотри, зимой государев смотр Перунова войска…

– То пусть другие беспокоятся. – Медведев усмехнулся. – Четвёртого дня побили банду с кромешником – литвином да пять десятков татей. Князь Елецкий уже, наверное, с жизнью прощался, когда мои молодцы его со столба снимали. Его да всё семейство. Жалко только, что кромешника этого живьём не взяли. Дубыня его аккурат пополам ссёк. Так и развалился, словно кочан капустный.

– Я тебя не про Дубыню, он воин справный, – ответил несколько раздражённо Стародубский. – Недаром уже знаки воинских достоинств считать перестал да золотом шитого медведя носит. Я про молодых твоих.

– Абаш – сабельник да стрелок из первейших. Я его тятьку знал. Такой же лихой рубака. Варлам – мастер ножевого боя да ружьем владеет как своей рукой. С двухсот аршин[25] пулей в яблоко попадает. Кузьма, так тот, наверное, с топорами родился. Да из скорострелов тоже неплохо попадает. С сорока шагов почти все в круг укладывает. А вот Матвей, тот пластун потомственный. Прадед его, дед и отец пластунами были. Ну и Горыня. Тот на испытании топор из рук Дубыни выбил ногой. Да потом его ханец наш, Кунь Лао, взял в личные ученики. Ну, а стреляет он так, что пока пятак подброшенный на землю упадёт, с двух рук все двенадцать пуль в мишени будут, да не хуже девятки лягут. Так что воины справные. Но я так понимаю, что тебя Горыня интересует в первую голову? – Медведев улыбнулся. – Помяни моё слово, будет у нас второй Дубыня. Упыря кончил, пробив ему башку топором. До грудины пробил! А у Гордея в один день две банды взял. Пятнадцать покойничков как рядком положил.

Гордей, наш стольник Разбойного приказа, уже в столицу отписался, чтобы Горыне Серебряного сокола дали, а Серебряный сокол – это сразу титул, пусть и невысокий, но это только начало. Будет он как Дубыня – боярином и сотником, или я ничего в воинском деле не понимаю.

– Знаешь же, что сын он мне… – хмуро произнёс Стародубский.

– Знать не знаю, но мысль такая была. Потому и отписал тебе скорой почтой. – Медведев покачал головой. – Но разговаривать тебе с ним придётся самому. Присягу он не принимал. Ни мне, ни государю, так что он свободный человек. Захочет уйти – держать не буду.

В парке, куда пришёл Горыня, по распоряжению князя Медведева, было тихо. Дети князя Медведева – сыновья Афанасий, Никон и Лавр – уже выросли для игр в парке. Афанасия князь услал на западное порубежье – набираться ума, Никон и Лавр учились в столице, а дочери были замужем и проживали в своих имениях. В эту часть парка заходил лишь сам хозяин и травницы, следившие за цветами и кустами, приходившие с утра или вечером. Побродив среди ухоженных деревьев и цветников, Горыня уселся на скамейку из резного дерева и задумался, строя будущий разговор с князем. Собственно, он мог и хотел его просто послать в пешее эротическое путешествие, но в этом мире князя не пошлёшь – себе дороже будет. Но вот заслать его по тому же адресу, но окольным маршрутом – вполне можно и нужно. Самому Горыне ни в одно место не упёрлась возня с хозяйством, если только это не его единоличное и персональное хозяйство.