Ольжана шла по нему босиком – чтобы вода, нахлынув, едва щекотала ступни. Ближе Ольжана не подходила – боялась, что унесёт.

Это море совсем не напоминало то, которое Ольжана видела на юге, в тачератском порту. Не скованное пристанями, оно выглядело необузданным и своевольным – в такую погоду и в таком месте застала его Ольжана. Она вспоминала, с какой силой море качало её тело, и завидовала всем жителям соседних местечек: надо же, такое чудо под боком.

– Доброе утро, госпожа Ольжана! – крикнули ей сверху. – Осторожно. И так слежу, чтобы никто не украл вас в Кубретском господарстве. Что прикажете делать, если вас утащит море?

Ольжана развернулась. Волосы хлестнули по спине – после вчерашнего купания особенно пушистые.

– Ла-але! – Она удобнее перехватила обувь.

Лале стоял на уступе над берегом. Дожидаясь её, осторожно сел полубоком и свесил больную ногу. Протянул ей руку, чтобы помочь забраться, но Ольжана застеснялась карабкаться при нём. Обулась, сорвала с плеч платок и быстро через него перекинулась. Вспорхнула наверх – и ударилась о каменистую землю.

– Обидно, – заметил Лале с лёгкой улыбкой. – Мессиру Юргену вы позволили себе помочь.

«У мессира Юргена спина цела и рука не пришита», – подумала Ольжана, но вслух сказала:

– Так вам ещё целый день кибиткой править. Успеете устать.

Улыбка Лале стала ехидной.

– А вас на слове не поймаешь. Нет чтобы признаться: хлипкий вы, братец Лазар.

– Ну нет. – Ольжана оправила юбку, устроилась поудобнее на уступе: чуть наискось от Лале. – Вы чудо какой хорошенький и очень мне нравитесь. – Склонила голову. – Когда поедем?

– Скоро. Если мессир Юрген не против, разумеется.

На этот раз «мессир Юрген» прозвучало с издёвкой.

Ольжана вздохнула.

– Он вам не нравится, понимаю. – Проследила взглядом за чайкой, кружащей над водой. – Он недоверчивый, как и я, но на самом деле славный. Вам не стоит… – Посмотрела на трость, лежавшую рядом с Лале. Когда он звал Ольжану с уступа, то не опирался на неё. – Беспокоиться.

Ольжана давно предполагала: сейчас, после отдыха в монастыре, Лале не очень нуждался в трости. Слишком уж хорошо Ольжана знала и Лале, и его боли, и меняющееся выражение лица со сдавленными вздохами. Она думала – сейчас Лале чувствовал себя не так плохо, как обычно, когда брал трость. Но тем не менее держал её при себе: может, чтобы казаться Юргену более уязвимым и менее подозрительным?.. Юрген расспрашивал чересчур много, так что Ольжана не могла винить Лале за эту маленькую хитрость.

Лале усмехнулся. Медленно погладил лоб.

– А почему вы думаете, что если мне не нравится мессир Юрген, то это его вина, а не моя?

Ольжана удивилась.

– То есть?

Лале накрыл трость ладонью, задумчиво покатал по уступу.

– Я не виню людей в том, что они не доверяют мне с первого дня знакомства, – пояснил он. – Мессир Юрген не так учтив, как были вы, когда расспрашивали меня о прошлом…

Ольжана мысленно хмыкнула. Нельзя их сравнивать. Юрген никогда не был в теле женщины, путешествующей по неизвестным дорогам с малознакомым попутчиком, – хочешь не хочешь, будешь шёлковой, надеясь этим отвести беду.

– …Но кто станет его за это осуждать? – Лале издал смешок. – Может, он мне не нравится, потому что я ему завидую.

– Вы? – переспросила Ольжана. – Завидуете?

И протянула с сомнением:

– Очень вряд ли.

– Ну почему же. – Лале улыбнулся. – Могу себе позволить позавидовать его молодости и здоровью. Так что не оправдывайте передо мной мессира, он ни в чём не виноват.

Ольжана уставилась на него. Уточнила:

– Вы шутите?

– А что не так?

Ольжана наклонилась и мельком почесала лодыжку, влажную после прогулок по побережью.

– Я рада, – сказала она, – что вы не обвиняете Юргена, но не думаю, что вы в самом деле можете ему завидовать. – Выпрямилась. – Вы кажетесь мне не таким человеком. Вы так много всего знаете, так много где бывали… И пережили многое. – Ольжана закачала головой. – Жаль, что вы не видите себя моими глазами. Поняли бы тогда, почему я сейчас удивляюсь.

Повисло молчание. Только море накатывало на камни и уползало с берега, как рассерженная змея.

Ольжана сдула с лица пушистую прядь, заправила её за ухо. Лале смотрел на неё с лёгким прищуром, внимательно и ласково.

– Вы очень хорошего мнения обо мне, – сказал он хрипловато, – правда, госпожа Ольжана?

Это прозвучало с оттенком грусти, нежности и странной благодарности. А от хрипотцы в его голосе у Ольжаны защекотало в животе. Почувствовав, что краснеет, Ольжана втянула в себя воздух, пахнущий солью и водорослями, но от этого у неё, наоборот, голова пошла кругом, и все мысли вытеснил мерный шорох волн.

Как близко они сидели друг напротив друга на уступе… Так близко, что Лале, наверное, мог бы услышать, как грохало сердце у неё в груди.

Ольжана потянулась к нему за поцелуем.

Лале отстранился.

– Не стоит, – произнёс он тихо. Нащупал трость, неловко поднялся.

Ольжана прикрыла глаза, надеясь, что прямо сейчас разлетится на брызги морской пены.

– Извините.

– Просто… – Голос Лале сверху, как сквозь подушку. – Госпожа Ольжана…

Но сказать ему было нечего.

– Не объясняйтесь. – Ольжана отвернулась, посмотрела на горизонт и чаек, скользящих над водной гладью. – Имеете право.

Она всегда понимала: раз башильерские клятвы не удержали Лале от дружбы с чародеями, не удержали бы и от поцелуя с ведьмой. Вопрос не в поцелуе, а в ведьме.

Не всех, видимо, хочется целовать.

Ольжана встала на ноги и скрутила платок в жгут, желая перекинуться через него. Глянула через плечо и сказала:

– Я побуду здесь, пока вы готовите кибитку в дорогу. – Вздохнула. – Ладно?

И превратилась в малиновку.

Глава IV. Приглашение на суд

Золотые кони, тревожные вести.

Первый из бывших учеников Йовара отыскался на северо-западе Борожского господарства, в дешёвой приморской корчме. Валда – чародей, превращающийся в ужа, – почуял неладное и попытался ускользнуть совершенно по-змеиному: когда его нашли Ляйда с Уршулой, он собирался бежать в Льёттланд. Его бы упустили, не дай госпожа Кажимера своим ученицам колдовских коней и путеводные чары. Хотя, подумала Уршула, так уж и упустили бы? И в Льёттланд отправились бы как миленькие – выполнять поручение госпожи. Только времени потратили бы больше.

Сейчас Валда сидел перед ними. Мужчина лет тридцати пяти, сухопарый и жилистый, с выправкой юркого вора. Каштаново-медные волосы завились и падали на лоб. На щеках и шее – многодневная щетина.

Комната была почти пустой: узкая кровать, единственный стул. Пахло сыростью.

Валда ухмыльнулся, и Уршула почувствовала в этом нечто затравленное,