третьем по величине городе Бразилии, — роняет Грегорио через плечо. — Просто ужасно! Каждый раз, когда мы просили показать нам город, организаторы говорили: «Зачем? Это ни к чему. Ведь вы устали от заседаний, возвращайтесь в отель и спите. Мы пришлем за вами машину». Они не позволяли нам никуда пойти. Нас всем обеспечивали, не давали ни за что платить. И я подхватил простуду. Потому что везде были кондиционеры. И в машине, и в гостинице, да еще двенадцать часов в автобусе, все вместе.

— Кондиционеры — лучший способ подцепить любую заразу, — говорю я, отметив, что за все время, пока Грегорио рассказывал, Лукреция ни разу не обернулась.

— Да, ужасно, — грустно произносит Грегорио.

Перед тем как они собираются бегом — уже в прямом смысле — забраться на последний мост, чтобы дать собаке размяться, я останавливаюсь и наконец объявляю, что иду прогуляться.

— Отлично! — радостно восклицает Грегорио, но потом, вспомнив о приличиях, добавляет: — Да, Бидиша, мы обедаем в… Лукреция?

— В час, — цедит Лукреция, не разжимая зубов. — Приходи, если хочешь.

— Нет-нет, спасибо, — оживленно чирикаю я и с дурацкой улыбкой хлопаю себя по животу. — Я перехвачу чего-нибудь в городе, если проголодаюсь.

Обменявшись вежливыми словами, мы расходимся в разные стороны. Я пешком дохожу до новостроек, отсюда видны полоса мрачного моря и промышленные ангары. Застройка здесь очень плотная, симметрия соблюдается даже в мелочах, дома стоят упорядоченно и близко друг к другу. Здесь нет ставней, балконов, нет двориков и скамеек, нет ни мусора, ни толп (точнее, толп престарелых туристов, любующихся чайками). Нет также детских игровых площадок и совсем нет зелени. Как рассказывала мне Стефания, в этом районе живут бедняки и/или представители рабочего класса.

Я вижу молодую женщину, которая пытается перейти мост с коляской, ребенком, которого она умудряется держать за руку, и трехколесным велосипедом: черные джинсы в обтяжку, ярко-розовые шпильки, белая укороченная куртка, тугой хвост. Красавица, разумеется. Забавно, в Лондоне ее приняли бы за рок-звезду, но здесь — дело другое. В Венеции ценятся сдержанность, строгость, главное — не бросаться в глаза и показать, что ты чужд вульгарным тенденциям.

Я перехожу мост у причала Ферровиа и отправляюсь в «свой» район. Церковь Санта-Мария Глориоза деи Фрари напоминает бисквитное печенье «Бурбон» — она, напомню, теплого коричневого цвета и совершенно плоская. На Кампо деи Фрари кого только нет: туристы, бизнесмены, семьи, маленькие дети, школьники и студенты; высокие цветные дома заботливо смотрят на них сверху. Здесь почти нет магазинов и ресторанов для туристов, разве только неприветливый мрачный магазин писчебумажных товаров, где можно найти какие-то сувениры, несколько кафешек да лавочка, в которой продают репродукции гравюр с видами Венеции. Ныряю в «свой» проулок и радуюсь тому. Теперь я знаю уже три маршрута отсюда: одна улочка идет к мосту Риальто через Кампо Сан-Поло, другая — к Кампо Сан-Маргерита, а оттуда — к Дзаттере или к Академии и дальше, к Сан-Марко. По третьей можно попасть на Пьяццале Рома, откуда уходит автобус в аэропорт, а через мост Ферровиа я попаду к дому Стеф.

Возвращаюсь в палаццо, мои вещи пока находятся там. Лукреция и Грегорио сидят за кухонным столом и едят черешню в теплом дружеском молчании. Я просовываю голову в дверь, чтобы поздороваться, и чувствую себя незваным гостем. На лице Лукреции, я заметила это давно, никогда не появляется непроизвольной улыбки; Грегорио, напротив, всегда улыбается.

— Ну вот, я все упаковала и готова к отъезду, — говорю я громко и радостно. — Стеф договорилась с Тицианой, та будет ждать меня в полчетвертого возле церкви Фрари.

— Прости, — говорит Лукреция, — я так устала, ничего, если ты пойдешь одна?

— Конечно! Тяжелую сумку мы со Стеф отнесем вечером, а те, что полегче, я заберу сейчас.

Грегорио вскакивает, вытирая рот салфеткой:

— Что? Ты нас покидаешь? Мы идем с тобой!

Лукреция, застыв, пронзает его взглядами, которых он не замечает.

— Не нужно, это совершенно ни к чему, — блею я.

— Нет, нужно, — говорит он. — А потом мы можем выпить кофе в Кампо Сан-Поло.

Лукреция еще раз бросает на него взгляд. Грегорио заметно падает духом и замирает наполовину сидя, наполовину стоя.

— Мы выпьем кофе, когда вернется Стеф, — нахожусь я.

— Мы не хотим тебе надоедать, — произносит Лукреция.

Я не могу понять, говорит ли она искренне или, наоборот, так поднаторела в двуличии — по-английски, — что подразумевает нечто противоположное: «Мы не хотим, чтобы ты нам надоедала».

От меня требуется сохранить улыбку, когда я выхожу, таща на себе ноутбук в сумке через плечо, рюкзак, книги и полотенца, засунутые в бумажный пакет, и мешок с бельем, приготовленным в стирку. Это самые мучительные сорок минут в моей жизни. Мало того что я, обливаясь потом, тащусь к Фрари, так еще не даю туристам возможности сделать хорошие кадры у церкви, потому что мои расставленные повсюду сумки загораживают вид.

Тициана подходит сзади и легко касается моего плеча. Если я похожа на оплавленную сальную свечу, то она выглядит, будто гуляла у реки и рвала альпийские цветы. Отмечаю, что Тициана предпочитает радужные, чистые цвета. К моему великому облегчению, она берет самый тяжелый мешок и за руку тащит меня к дому. По пути она говорит, что мы должны разговаривать по-итальянски.

— Боюсь, тогда нам понадобится переводчик, — кряхчу я, правда, по-итальянски.

— Почему это?

— Потому что я ничего не понимаю.

Все эти фразы я разучила заранее.

— Да брось ты. Ты очень хорошо говоришь. А Лукреция? Где она?

— Она сегодня… как бы это сказать… — Я изображаю на лице усталость.

— А Стефания?

— В Падуе. — Делаю вид, что печатаю на машинке.

— А, понятно. Ну, идем.

Мы переходим мост и оказываемся на площади. Я поднимаю глаза и обнаруживаю, что табличку с названием подновили: Кампьелло Ка’Дзен — теперь она легко читается. «Маленькая площадь дворца Дзен» — так я перевожу это название. Бурно радуясь, пытаюсь объяснить Тициане, что выражение «Стань как дзен!» в течение нескольких лет было нашим со Стеф девизом, но у меня ничего не получается. Тициана вручает мне ключи от квартиры.

— Мои ключи, — киваю я, — кьяве, — повторяю по-итальянски.

— Да. Их тут два, так что…

— Я отдам один Стефании, на всякий случай.

Мы проходим, открываем первую дверь, номер 2571. Квартира прибрана, все в идеальном порядке. Владелец, должно быть, моряк: все стены увешаны картинами и фотографиями кораблей, еще здесь есть морская карта лагуны, испещренная чернильными пометками, касающимися координат и сведений о погоде. На первом этаже, конечно, глупо рассчитывать на вид из окна, но из спальни видна вся улица: