не возникало. Главное, от позора ушел, а там будет видно. По жизни Оса был прагматиком.

Немного поворочавшись, опять уснул. Снилась ему голая баба из какого-то фильма, закрывавшая руками сиськи и оравшая: «Не виноватая я! Он сам пришел!»

Глава 20. Проблеск надежды

В кузнечном цеху, рассыпая дождь искр, оглушительно грохал электромолот, от подаваемого воздуха гудел и малиново светился горн, у одной из наковален Орлов в прожженном фартуке махал пудовой кувалдой.

— Дзинь, бах! Дзинь, бах! — чередовались удары по раскаленной заготовке с молотком мастера. Потом он дважды звякнул по наковальне (молотобоец опустил кувалду) и сунул зашипевшую поковку в воду.

— Ну вот, сегодня совсем хорошо. Бьешь как надо. Пять минут перекур.

Алексей прислонил орудие труда к наковальне, вынул из протянутой пачки сигарету, и оба с наслаждением закурили.

Мастер был вольнонаемным, лет пятидесяти, звали Иван Федосович. Говорил с напарником мало и только по работе.

В цеху Орлов трудился вторую неделю, и работа ему нравилась. Огонь с железом требовали силы, внимания, в голову не лезли дурные мысли. Они появлялись ночью, когда казарма погружалась в сон. Алексей не мог привыкнуть к мысли, что поступили с ним несправедливо. И кто? Государство, которому служил. Впрочем, этому новому он давно не верил. Сомнения закрались еще в Афгане.

После возвращения в Союз — усилились, а когда тут рухнул, оформились в уверенность. Новое государство было не рабочих и крестьян, а либеральных демократов. Народ стремительно нищал, те обогащались. Орлов искал для себя выход и не находил. Если уволиться со службы, куда идти? Вне ее себя не мыслил. А поскольку новая страна все равно осталась Родиной, которой присягал, решил идти до конца. Как дед и отец в 41-м. И вот, как говорится, «приплыл», государство, которому служил, посадило. Причем ни за что. В очередной раз явив свою сущность.

Дальше рой мыслей Орлов прекращал. Шептал сам себе: «Еще не вечер» и засыпал. Чутко, без сновидений.

Лагерный режим особо не тяготил, был сродни армейскому. Как и контингент, в большинстве своем не так давно носивший погоны. Правда, имелись в колонии и уголовники, переведенные из других. Было их немного, все состояли в активе, занимая мелкие хозяйственные должности. С бывшими силовиками в разборки не вступали, сидели тихо.

В отряде Алексей со всеми держался ровно, но близко сошелся лишь с Варавой, который был в отряде завхозом и в следующем году выходил на свободу. Тот много рассказал о колонии. Как оказалось, ее открыли в 57-м, а название «Утка» осталось со времен ГУЛАГа. Как синоним доноса или сплетни, по которым туда попадали «враги народа».

Самым известным сидельцем колонии был зять Брежнева Чурбанов. Однажды для интервью с ним в зону приехал известный журналист и увез записки генерала, которые опубликовала итальянская газета La Repubblica. А затем перепечатку сделала российская, под заголовком «Зять Брежнева Чурбанов — в зоне “Красных петухов”». Это едва не вызвало в колонии бунт, корреспондента срочно доставили туда и заставили извиниться. Здесь же в разное время отбывали срок мэр Сочи, известный олигарх и даже крупный чиновник Администрации Президента.

Деления на касты, как в воровских зонах, не было, группировались по роду прошлой службы: военные, менты, чекисты, работники ИТУ, а также служители Фемиды. Имелся и уголовный элемент, как правило стукачи, расшифрованные в других зонах.

— Короче, всякой твари по паре, — подвел итог бывший афганец. — Некоторые, как я, кого-нибудь замочили, а в основном за взятки, крупные хищения и злоупотребление служебным положением. Режим, за редким исключением, не нарушают и освобождаются по УДО с половины срока.

— А ты чего не освободился?

— Я как раз исключение, — вздохнул Варава. — Набил тут одному бывшему полкашу рожу. Хилял, тварь, под афганца, а как выяснилось, служил в Ташкенте интендантом, воруя по-черному.

Вскоре с Орловым случилось нечто подобное. Большинство в отряде составляли работники МВД: в прошлом оперативники, собровцы и сотрудники ИТУ, образующие некую иерархическую верхушку. Ниже — следователи с военными и гаишники, в самом низу судьи с прокурорами, а также адвокаты. Из чекистов в отряде он был один.

И как-то раз вечером, в умывальнике, дневальный из милицейских (детина под два метра ростом) стал понуждать судью, прибывшего в отряд вместе с Алексеем, вымыть унитазы в туалете.

— Но я же не дневальный, — захлопал тот близорукими глазами.

— А мне наплевать. Бери швабру.

— Не тронь его, — кинул Алексей в обрез окурок сигареты.

— Ты, птенец Дзержинского, чего сказал? — обернулся дневальный. А потом сделал пару шагов вперед и хотел мазнуть ладонью по лицу. Не вышло.

Перехватив руку у запястья, Орлов правой вертанул ее вбок и вниз, а левой рубанул амбала по шее. Тот, хрюкнув, уткнулся лбом в пол.

— Больше так не делай, — наклонился над ним и вышел. У судьи запотели очки, а другие, курившие и молча наблюдавшие, переглянулись.

— Да, — сказал кто-то. — Красиво он его уделал.

На следующее утро во время построения начальник отряда, старший лейтенант, влепил Орлову с Медведевым (так звали дневального) по пять суток штрафного изолятора.

— Кончай перекур, — прервал мысли напарника Иван Федосович, заплевав бычок, и они встали. Звонко застучал молоток, в унисон бухала кувалда, по сторонам летели искры.

В последних числах декабря, когда зону засыпало снегом и ударили сибирские морозы, Алексею пришла из Тулы посылка от матери. В ней были теплые вещи и еда, пара блоков «Явы», а еще письмо с поздравительной открыткой. Мать писала, что у них с отчимом все хорошо, интересовалась здоровьем сына и обещала к лету приехать на свидание.

Затем был Новый год, в отряде установили небольшую елку, украсив самодельными игрушками. А после ужина, состоявшего по такому случаю из макарон по-флотски, мягкой булки и компота из сухофруктов, отряды повели на праздничный концерт в клуб. Под ногами хрупал белый снег, над головами клубился пар, в темном высоком небе мерцали звезды. Концерт ставили своими силами, он, что называется, удался. Хор из лагерного актива убедительно исполнил «Вечерний звон», сорвав бурю аплодисментов, за ним выступили чтецы, жонглеры и куплетисты.

После отбоя, запершись в каптерке, Варава с Орловым выпили немного спирта, закусив продуктами из посылки, а потом, открыв форточку, закурили.

— Что будешь делать, когда освободишься? — поинтересовался Алексей.

— Тут сидит один бывший майор из Якутии, в прошлом начальник милиции города Нерюнгри, я ему как-то помог, — выдул Игорь вверх струйку дыма. — Так вот, он обещает дать мне письмо к приятелю, тот служит начальником охраны в компании «Алроса».

— Чтобы помог с работой?

— Ну да. Они занимаются добычей алмазов,