— Я дочь привел, — сказал Самослав. — А Горан привел новых служанок.

— Я просила одну, — удивленно посмотрела на женщин княгиня. На ее лице появилась задумчивость. — Я помню тебя! Ты просила Богиню, чтобы она вернула тебе сына.

— Богиня вернула мне его! — преданно посмотрела на нее Улрике. — Ты коснулась меня, и она вернула мне моего мальчика. Позволь служить тебе, госпожа.

— Что в тебе такого, чтобы я приблизила тебя? — Людмила чуть наклонила голову, изучающе разглядывая женщину, которой едва доставала до подбородка.

Вместо ответа Улрике подошла к столу, на котором стоял серебряный кубок. Она сдавила его в кулаке и чуть погодя разжала ладонь, демонстрируя уродливый комок металла.

— Да что ж ты творишь, глупая баба! — Горан даже крякнул от огорчения, зато князь расхохотался в голос, разглядывая изумленное лицо жены и расстроенное — старого боярина. Он так долго искал служанку, а она, дура такая, княжью посуду портит.

— Она мне подходит, — к Людмиле вернулось самообладание, а лицо вновь стало неподвижным, словно прекрасная маска. Именно такой ее и видели горожане, отождествляя с Богиней.

— А ты так сможешь? — князь, утирающий слезы, посмотрел на смущенную Леутхайд. Та зарделась и мелко кивнула в знак согласия.

— Кубок мне притащите! — крикнул князь и, когда его принесли, протянул девчонке. — Давай!

Леутхайд смяла кубок в неряшливый комок, но князь больше не смеялся. Его лицо стало задумчивым, словно он вспоминал что-то…

— Грамотна? — спросил он у девчонки. Та отрицательно покачала головой.

— К себе ее возьмешь, — сказал он Людмиле. — Полдня у тебя служит, полдня учится.

— Чему учим, княже? — уточнил Горан.

— А помнишь, как Добряту учили? — спросил Самослав. — Вот прямо так и учите. В школу ее поздно отдавать, да и не нужно это. Грамматика, история, география, медицина. Немного риторики. Вот прямо завтра и приступайте. Не будем время терять, у нас его и так немного. Ах да! Научите ее из лука стрелять и ножевому бою. Хотя бы основам.

— Да когда же она мне служить-то будет? — безмерно удивилась Людмила.

— Да, действительно, когда? — задумался князь. — Не успеет… Значит, жена моя, сегодня ты возьмешь только одну служанку. У тебя их и так табун. Легче пехотную тагму прокормить, чем всё это бабье.

Он развернулся и пошел на третий этаж, отпустив ладошку дочери. Княжну Видну оставлять одну было нельзя. В прошлый раз это закончилось пожаром. В голове князя вновь крутилась одна интересная комбинация, которая поможет решить сразу несколько проблем. И в настоящем, и в будущем. В очень далеком будущем…

Глава 30

Февраль 640 года. Ратисбона. Королевство Бавария.

Королева Умила сидела за письменным столом, украшенным затейливой резьбой. Это чудо столярного искусства было первым в Баварии, ибо никому и никогда не было здесь нужно. Массивные тумбы по бокам имели выдвижные ящики, запирающиеся на ключ, и еще парочку ящичков потайных, запиравшихся на совсем крошечные ключики.

Умила сводила баланс доходов и расходов своего королевства, и он был неутешителен. Казна показывала дно, и чтобы свести концы с концами, ей придется пустить в ход свое приданое. А делать этого Умила, как и любая умная женщина, категорически не хотела. Истина «мои деньги — это мои деньги, а твои деньги — это наши деньги» родилась отнюдь не вчера.

— Казначея сюда! — крикнула она стражнику из хорутан, что приехал с ней вместе из Братиславы.

С ней вообще приехала такая прорва людей, что это и стало одной из причин скудости королевской казны. Второй причиной была абсолютная безалаберность в денежных вопросах ее ненаглядного муженька, который, как и любой из германских вождей, был просто обязан кормить и поить дружину, а также дарить воинам золотые и серебряные браслеты, цепи и кубки в знак своего расположения. Столь затратный обычай приводил к тому, что любые ценности, попадавшие в казну, покидали ее после первой же пирушки короля Теодона, и ни конца, ни края этому не было. Деньги уходили из казны куда охотней, чем попадали в нее. На все это не хватало ни податей, ни торговых пошлин, ни доходов от перепродажи соли, которые были основой бюджета королевства. Нужно было либо вести войну, чтобы дать воинам добычу, либо тратить на это собственные деньги. Большой войны не было уже пару лет. Тогда Теодон сходил за Альпы, чтобы помочь своим кузенам, герцогам лангобардов, малость пограбить соседей. Сейчас же была тишина. На востоке — земли тестя, на юге — лангобарды, которых крепко взял в кулак король Ротари, на западе — Алеманния, Бургундия и Австразия, а на севере союзная Тюрингия, где объявил себя королем Радульф, который послал мальчишку Сигиберта III куда подальше. Воевать с этими землями было не велено. Тесть категорически посоветовал ему не лезть ни к кому из упомянутых соседей. Были, правда, еще вольные племена вендов, которых великий князь завоевывать не спешил, и только туда и мог направить свои усилия король Теодон. Он ходил в те земли каждое лето, чтобы наловить полона и опять же продать его тестю, но добыча была зубастой. Она не хотела идти в рабство и отчаянно сопротивлялась, забиваясь в непроходимые леса и осыпая его отряды тучей стрел и дротиков из засад, на которые венды были мастера. И это было просто свинством со стороны глинян, моричан, жиримунтов и смолинцев, живших по соседству с Баварией, потому что страдал бюджет страны, а королевские «верные» оставались без положенных им серебряных браслетов и позолоченных рукоятей мечей.

— Вызывали, королева? — казначей поклонился с достоинством, но без подобострастия.

— Поясни-ка мне кое-что, Куно, — сказала Умила. — Я проверила все доходы и расходы за последнее полгода. Ты все записывал, как я велела?

— Конечно, — оскорбленно посмотрел на нее казначей.

— Тогда ты должен внести в казну двести восемьдесят солидов, две связки соболя, три чаши и серебряное блюдо малое с изображением бегущего оленя. Всего этого в хранилище нет. Я проверила лично.

— Что??? Ничего я не стану вносить! — казначей побагровел и словно выплюнул вместо ответа. — Я не брал ничего!

— Ты отвечаешь за казну, а в казне не хватает денег, — жестко сказала Умила. — Значит, либо ты их украл, либо ты не умеешь вести дела.