– Не спится. Вот, читаю.

Птолемей мельком глянул:

– «Индия» Ктезия. Ждешь не дождешься, да?

– Да. А когда завоюем Индию, можно будет сказать, что вся Азия в нашей власти. Тогда вернемся назад и начнем перестраивать мир, Птолемей.

– Ты в самом деле веришь, что мир можно перестроить? Что подобный проект действительно выполним?

Александр оторвал глаза от свитка, что держал перед собой.

– Да, верю. Ты уже не помнишь того вечера в святилище Диониса в Миезе?

– Помню. Мы были юнцами, полными энтузиазма, надежд, мечтаний…

– Эти юнцы завоевали величайшую державу на земле, две трети мира! Они основали в сердце Азии десятки городов с греческой культурой и порядками. Думаешь, все это произошло случайно? Думаешь, это не имело смысла, цели?

– Хотелось бы верить. Во всяком случае, ты всегда можешь рассчитывать на мою дружбу. Я никогда тебя не брошу, в этом можешь быть уверен. А в остальном… иногда я сам не знаю, что и думать…

Тут вошел Ермолай. Перитас зарычал, и Птолемей обернулся к юноше:

– Этой ночью твоя смена?

– Да, гегемон, – ответил тот.

– Тогда почему же тебя до сих пор не было?

– Царь еще не спал, и я не хотел ему мешать.

– Ты мне не мешаешь, – сказал Александр. – Можешь оставаться, если хочешь.

Юноша сел в углу шатра. Птолемей посмотрел на него, потом перевел взгляд на Александра – и ощутил какую-то странность, неосязаемое напряжение в воздухе, некую затаившуюся энергию.

– Это тот юноша, которого на днях наказали после охоты, – сказал Александр.

– Ты обиделся? – спросил Птолемей оруженосца, увидев, что тот помрачнел. – О, не стоит. Знал бы ты, сколько меня наказывали в твои годы! Царь Филипп лично давал мне пинков под зад и тоже однажды велел высечь, когда из-за меня захромал его конь. Но я не принимал этого близко к сердцу, потому что он был великий человек и делал это для моего же блага.

– Времена изменились, – заметил Александр. – Эти юноши не похожи на нас. Они… другие. А может, это мы стареем. Мне тридцать, подумать только!

– Что и говорить, для меня эти годы пролетели в одно мгновение. Ладно, продолжу свой обход. Можно взять собаку? Составит мне компанию.

Перитас завилял хвостом.

– Возьми, пусть немного подвигается, а то жиреет.

– Тогда я пошел. Если понадоблюсь, зови.

Александр кивнул и вновь погрузился в чтение, то и дело отхлебывая из стоящего на столе кубка.

Ермолай молча сидел перед ним, сжав челюсти и опустив глаза. Царь иногда отрывался от свитка и смотрел на него с загадочным выражением на лице. И вдруг проговорил:

– Ведь ты ненавидишь меня, правда? За то, что я велел тебя высечь.

– Неправда, государь. Я…

Но было видно, что он лжет. Царь убедился в том, что этот юноша коварен, так как не нашел в себе ни мужества проявить свою ненависть, ни силы отказаться от нее.

– Ладно, не важно.

Так прошла почти вся ночь – холодная, пустая, бесполезная. Приближался час смены караула. Близился рассвет. Ермолая терзали сомнения, и он не отрывал глаз от царя, который то и дело склонял голову, словно сморенный сном.

Еврилох тоже всю ночь не ложился, сознавая, что все три оруженосца в карауле – заговорщики. Он был уверен, что они решили действовать, тем более что командующий Птолемей обычно забирал с собой Перитаса, совершая обход караулов. Но потом, видя, что свет в царском шатре все не гаснет и царь не спит, хотя нет никакой непосредственной опасности вражеского вторжения, Еврилох пришел к убеждению, что там происходит нечто страшное. Может быть, Александр все узнал… Или Ермолай и прочие нападут перед самым рассветом. Он подумал, что этих бессовестных можно спасти только одним: если рассказать кому-то о заговоре. И как раз в этот момент он увидел Птолемея, завершавшего свой обход. Еврилох решил подойти к нему:

– Гегемон…

– В чем дело, мальчик?

– Я… Нам нужно поговорить.

– Я тебя слушаю.

– Не здесь.

– Тогда пошли в мой шатер. – Он провел оруженосца с собой и велел войти. – Ну? Что за таинственность?

– Выслушай меня, гегемон, – начал Еврилох. – Мой брат Епимен, Ермолай и другие юноши… Как бы это сказать… Им пришла в голову странная мысль… Ты знаешь, что Ермолай с моим братом и несколькими товарищами бывает у Каллисфена, и тот забил им голову всякими глупостями насчет демократии и тирании, и вот…

– И что? – спросил Птолемей, нахмурив брови.

– Они всего лишь мальчишки, гегемон, – продолжил Еврилох, не в силах сдержать слезы. – Возможно, в этот раз они отказались от своего плана… Может быть, царь что-то заподозрил… Не знаю… Я решил поговорить с тобой, чтобы ты напугал их… чтобы они больше и не думали ни о чем таком. Это все Каллисфен, понимаешь? Сами они никогда бы не додумались. Хотя царь и велел высечь Ермолая за того кабана, не знаю, пришло бы ему… Хотя кто знает…

– О великий Зевс! – не выдержал Птолемей и крикнул: – Перитас, беги, беги к Александру!

Пес бросился вперед и ворвался в царский шатер, когда его хозяин собирался задремать за столом, а Ермолай тихонько засунул руку за пояс, под хитон. Перитас повалил парня на землю и схватил зубами сжимавшую кинжал руку.

Тут же вбежал Птолемей и еле успел удержать пса за ошейник, пока тот не откусил юноше руку. Александр, от этого шума моментально стряхнув дремоту, вскочил и схватился за меч.

– Они хотели тебя убить, – тяжело дыша, сказал Птолемей, отобрав у Ермолая кинжал.

Юноша, вырываясь, кричал:

– Проклятый тиран! Кровавое чудовище! У тебя руки в крови! Подлый убийца, ты убил Пармениона и Филоту!

Два других караульных оруженосца, стоявшие снаружи, попытались улизнуть, но Птолемей громким голосом позвал трубача и велел трубить сигнал тревоги. Пытавшихся сбежать юношей тут же задержали щитоносцы. Еврилох, плача, умолял:

– Не трогай их, гегемон! Не причиняй им зла. Они ничего не сделали, клянусь! Отдай их мне, я накажу их, я изобью их в кровь, но не причиняй им зла, прошу тебя!

Александр вышел, бледный от бешенства, а Ермолай продолжал громко выплевывать всевозможные оскорбления ему вслед. Посреди лагеря уже было полно солдат, сбежавшихся со всех сторон.

– Чего заслуживают эти люди, государь? – ритуальной фразой вопросил Птолемей.

– Пусть их судит войско, – ответил Александр и удалился в свой шатер.

Тут же собрались военные судьи, и оруженосцев подвергли допросу. Их допрашивали целый день и всю ночь, устраивали им очные ставки, ловили на противоречиях, били и пороли, пока они во всем не сознались. Никто из них даже под пытками не назвал