сделал для того, чтобы Микел уже не смог отступить, если действие чар кончится прежде, чем совесть окончательно займет в его душе подобающее место.

Король широко улыбнулся:

— Да ты просто изумляешь меня, советник Тьюс! Не перестаю удивляться!

И оба они пришли в отличное расположение духа. Внезапно советник Тьюс подскочил:

— О небо! Я чуть не забыл! У меня есть новость, Ваше Величество, которая действительно изумит вас. — Он снова сел и продолжил:

— Что, если я скажу, как я нашел способ действительно снова превратить Абернети в человека?

Бен некоторое время молчал, потом спросил:

— Ты говоришь серьезно?

— Конечно, Ваше Величество.

— Превратить его в человека?

— Да, Ваше Величество.

— Это что, как раньше?

— Нет, нет, по-настоящему.

— Силой волшебства?

— Конечно.

— А ты проверил, можно ли это сделать?

— В общем, да…

— Хорошо проверил?

— Пожалуй…

— Или это всего лишь твой замысел?

— Но основанный на точном знании, Ваше Величество. На этот раз все пройдет успешно.

Бен пристально посмотрел волшебнику в глаза:

— Говоришь, все пройдет успешно? А Абернети ты уже говорил?

— Нет, Ваше Величество, — покачал головой советник Тьюс. — Я подумал, может быть.., эээ.., вам лучше это сделать?

Бен снова задумался, потом сказал шепотом:

— Думаю, нам обоим пока рановато ему об этом рассказывать. Сначала тебе еще надо как следует позаниматься опытами. А ты что скажешь?

Волшебник сосредоточенно нахмурился, потом задумчиво ответил:

— Пожалуй.., вы правы. Ваше Величество. Король Заземелья встал и положил руку на плечо волшебника.

— Доброй ночи, советник, — сказал он и вышел из палаты.

Терри Брукс

Шкатулка хитросплетений

Однажды вечером, войдя к нему со свечой, я с изумлением услышал, как он дрожащим голосом произнес:

— Я лежу тут в темноте и жду смерти.

Свет находился всего в полуметре от его глаз. Я заставил себя пробормотать — «о, что за глупости!» и застыл над ним, пораженный тем, что открылось моему взору.

Мне еще не доводилось видеть ничего более разительного, чем те перемены, которые произошли в его чертах, и надеюсь, что больше никогда подобного не увижу. О, я не был шокирован, я был заворожен. Казалось, разорвался некий покров. Я увидел на этом мертвенно-бледном лишь, выражение торжественной гордости, безжалостной властности, трусливого ужаса… Сильнейшего и безнадежного отчаяния. Что было с ним в этот вершинный миг полного познания? Может быть, он вновь пережил все мгновения своей жизни: вожделение, соблазн и падение? Он отчаянно шептал, обращаясь к какому-то образу, к какому-то видению, даже вскрикнул дважды, и крик его был почти вздохом:

Ужас! Ужас!

Джозеф Конрад «Сердце тьмы»

Глава 1. СКЭТ МИНДУ

Хоррис Кью внешне напоминал карикатурное изображение Паганеля. Он был высок и долговяз и походил на дешевую марионетку. Голова у него была маловата, руки и ноги длинноваты, а торчащие уши, нос, кадык и волосы придавали его облику небрежность. Выглядел он безобидным и глуповатым. На самом деле это было не так. Он принадлежал к числу тех людей, которые обладают некоторой властью, но не умеют ею пользоваться. Он считал себя хитрецом и мудрецом, но не был ни тем ни другим. Если припомнить поговорку, то он вполне подходил на роль снежного кома, которому суждено превратиться в лавину. И в результате он представлял некую опасность для всех, включая и самого себя, но сам он этого даже не осознавал.

И то утро не было исключением. Огромными скачками, не замедляя шага, он прошел по садовой дорожке к калитке, хлопнул ею так, словно был взбешен оттого, что та не открылась сама собой, и проследовал дальше, к дому. Он не смотрел ни направо, ни налево, не замечал изобилия цветов на тщательно ухоженных клумбах, аккуратно подстриженных кустов и свежевыкрашенных шпалер, не ощущал благоуханных ароматов, которыми был напоен теплый утренний воздух северной части штата Нью-Йорк. Он даже мельком не взглянул на парочку малиновок, распевавших в ветвях старого косматого гикори, который рос в центре газона у дома. Не обращая внимания ни на что, он устремился вперед с сосредоточенностью бросившегося в атаку носорога.

Из Зала Собраний, расположенного ниже по склону, доносились голоса, напоминавшие рой разъяренных пчел. Густые брови Хорриса мрачно сдвинулись над узким крючковатым носом, словно пара мохнатых гусениц ползла навстречу друг другу. Надо полагать, Больши все еще пытался увещевать паству. Увещевать бывшую паству, поправился он. Конечно, на нее это не подействует. Теперь уже ничего не подействует. В том-то и неприятность от чистосердечных признаний. Единожды сделав, назад их не вернешь. Элементарная логика, урок, за который тысячи шарлатанов заплатили своими шкурами, — и Больши все-таки не удосужился усвоить его!

Хоррис заскрипел зубами, О чем только думал этот идиот?

Он стремглав пустился к дому. Настигавшие его крики из Зала Собраний вдруг вскипели новой пугающей волной. Скоро они явятся. Все сборище, вся его былая паства, вмиг превратившаяся в стаю обезумевших врагов, которая непременно разорвет его в клочья, если только он попадется им в руки.

Хоррис резко остановился у начала лестницы, ведущей к веранде, окружавшей сверкающий дом, и подумал обо всем, что теряет. Его узкие плечи опустились, неловкое тело обмякло, и, когда он попытался подавить разочарование, вставшее комом в горле, кадык его дернулся, как поплавок на воде. Пять лет работы пропало! Пропало в одну минуту. Пропало, как пламя задутой свечи. Он никак не мог этому поверить. Он столько трудился!

Покачав головой, он вздохнул. Ну, надо полагать, найдется новая дичь. И новый лес, в котором можно будет поохотиться.

Он затопал по деревянным ступеням: ботинки сорок шестого размера ударяли по доскам, словно комические чеботы клоуна. Теперь он уже смотрел по сторонам, смотрел, потому что это была его последняя возможность. Он больше никогда не увидит этот дом, эту жемчужину колониальной архитектуры, которую он так полюбил, этот необычайный, старинный американский особняк, столь тщательно отреставрированный, столь любовно обставленный только для него одного. Этот дом в отдаленном районе, почти целиком отданном для охоты и зимнего отдыха, всего в восьмидесяти километрах от платной дороги, соединявшей Ютику с Сиракьюсом, был почти забыт и заброшен, когда Хоррис его обнаружил. Хоррис сознавал важность истории. Его восхищало и влекло все историческое, особенно, если вчера и сегодня можно было соединить воедино, к его личной выгоде, Скэт Минду позволил ему это сделать: история этого дома и земли превратилась в такой аккуратный сверток, который лежал у ног Хорриса, ожидая, чтобы тот его раскрыл.

Но теперь Скэт Минду и сам