Уже не пытаясь привести в чувство свекровь, я стремительно вышла из душного склепа в сад. На Кастаделлу легкой дымкой опускался вечер, пронизывая раскаленный за день воздух ниточками желанной свежести. Но я не испытала даже толики облегчения: злые слова свекрови камнем отягощали сердце. Если я и жалела о поспешно брошенном обещании уехать домой, вспомнив увещевания Джая, то поздно: оставаться в одном доме с человеком, который меня ненавидит, не было ни малейшего желания.

Сейчас мне хотелось просто оказаться в одиночестве в своей комнате, уткнуться лицом в подушку и дать волю слезам.

Но едва моя нога ступила на нижнюю ступеньку веранды, как позади раздался усталый голос:

— Донна Вельдана!

Обернувшись, я увидела сухощавую фигуру доктора Гидо.

— Дон Зальяно, — произнесла я упавшим голосом. — Добрый вечер. Вы… хотите попрощаться с Диего?

Старый лекарь сконфуженно потупил взор и переступил с ноги на ногу.

— Может быть, позже, донна, если это будет уместно. Вообще-то я хотел повидать вашего раба… то есть бывшего раба, Зура. Он еще в поместье?

Я оторопело моргнула и не сразу поняла, о чем он говорит. А сообразив, ощутила, как скулы заливает краска стыда. Ну конечно! Как я могла забыть? Всего несколько дней назад человека по имени Зур пороли у столба, а затем Джай попросил меня вызвать к нему лекаря. Бедняге пришлось отнять загнившую у стопы ногу почти до колена, но с тех пор я наведалась к нему только раз, еще до восстания. Последние события напрочь выбили из моей головы мысли о нем…

— Разумеется, дон Гидо. Он, должно быть, в бараках. Я провожу вас.

Ухватив доктора под руку, я принялась истово молиться про себя, чтобы Зур оказался жив и действительно обнаружился в бараках. Иначе я предстану перед этим добрым человеком лгуньей, бездушной и жестокой рабовладелицей, которой наплевать на людей…

— Я очень соболезную вам, донна Вельдана, — доктор Зальяно по-отечески сжал мою ладонь на своем предплечье. — Потерять мужа в столь юном возрасте, имея на руках двух малышей… Мужайтесь, дитя мое.

— Благодарю вас, дон Гидо. Я выживу, ради Габи и Сандро, а вот душевные раны донны Изабель не залечит никто.

— Время — лучший лекарь, мой добрый ангел. И донна Изабель со временем найдет утешение в своих внуках, плоти от плоти своей. Творец милосердный не оставит своих заблудших чад в беде.

Я сокрушенно вздохнула. Уж во внуках Изабель утешения точно не найдет. Для нее они навеки останутся лишь ублюдками, отродьями человека, которого она считает виновным в смерти сына…

— Многим пришлось испить из этой горькой чаши, — качнул головой дон Гидо, не замечая моих сердечных терзаний. — Весь город словно помешался. Убивают друг друга, калечат… Я почти не спал все эти дни.

— Вы… очень самоотверженный человек, — сказала я искренне. — Творец воздаст вам за вашу доброту.

Творец снизошел в ответ и на мои молитвы: Зур оказался там же, где я видела его в последний раз. У его постели сидела немолодая печальная женщина, обтирала тяжело дышащему Зуру лицо влажной тряпицей и негромко напевала песню. Завидев нас, она поднялась, устало склонила голову и отошла от лежанки.

— Ну как ты, дружище? — участливо опустился на кровать дон Гидо и взялся за запястье больного.

Зур приоткрыл потемневшие веки и облизнул сухие, потрескавшиеся губы. С трудом произнес:

— Скорее бы… сдохнуть.

— Не торопись, парень, сдохнуть ты всегда успеешь, — пробормотал Гидо, ловко разматывая заскорузлые повязки и ощупывая край культи. Я усилием воли подавила подкатившую к горлу тошноту и отвела глаза. — Краснота не распространилась, неплохо, неплохо. Больно? Ничего, это скоро пройдет. Ты пьешь снадобья, которые я оставил?

— Пьет, господин, — вместо Зура ответила женщина. — Но неохотно: упрямый очень.

— Упрямство — это хорошо, — продолжал приговаривать Гидо, пока его сухие узловатые пальцы сноровисто делали свое дело. — Упрямство дает силы выжить. Не сдавайся, парень, люди живут и без ног, и без рук. Главное — голову не потерять.

— Провалитесь… в пекло…

— Кажется, я из него и не выбирался, — тяжело вздохнул дон Зальяно и обернулся к женщине. — Будь добра, подай чистые тряпки.

Пока лекарь занимался больной ногой Зура, я оглядела комнатушку барака. Похоже, в эти дни бедолагу не оставляли одного. В каморке прибрано, глиняная чаша для нечистот пустовала и не источала зловония. На столе остатки еды в миске — что-то жидкое, похоже на овощную похлебку.

— Где вы берете еду? — осведомилась я у женщины.

— На кухне, у госпожи Нейлин, — ответила она.

— Ему нужно мясо для укрепления сил.

— Вчера еще было, но сегодня уж кончилось. Госпожа Нейлин сказала, что из мясной лавки все подчистую забрали на нужды муниципалитета.

Я припомнила, что нас за обедом кормили запеченными в глине перепелками, и нахмурилась. Нейлин ничего не говорила мне о сложностях с продовольствием, вероятно, щадя мои чувства после смерти мужа. Но как долго она сможет справляться сама?

— Хорошо, я разберусь с этим. Вам что-нибудь нужно?

— Нет, госпожа, — женщина с тревогой заглянула мне в глаза и тут же прикрыла их ресницами. — Я… хотела бы быть чем-то полезной.

— Как тебя зовут?

— Уми, госпожа.

— Чем ты занималась здесь, Уми?

— Работала на плантациях. Собирала хлопок, оливки, виноград…

— Ты мне очень поможешь, если позаботишься о Зуре до его выздоровления, — сказала я, вытащила из поясного кошеля пару медных монет и протянула ей. — Если что-нибудь понадобится, дай мне знать.

— Благодарю, госпожа, — женщина по привычке согнулась пополам в низком поклоне.

— Это мне следует благодарить тебя, Уми. Вместе мы… справимся.

Когда доктор Гидо закончил с Зуром, я проводила его обратно к дому, делая вид, будто опираюсь на его руку, но скорее поддерживая его, пошатывающегося от недосыпа и усталости.

— Не удобнее ли вам будет заночевать в нашем поместье, господин Зальяно? — решилась предложить я. — В доме дона Верреро наверняка сейчас неспокойно…

— Сейчас везде неспокойно, донна Вельдана, — вздохнул лекарь Гидо. — Пока что мое место в здании Арены, где повстанцы устроили себе убежище и лазарет. Благодарю за участие, однако мне лучше вернуться туда, где меня смогут найти на случай необходимости.

Мне ничего не оставалось, кроме как проводить его до ворот.

За которыми вместо привычных стражей с мечами наизготовку обнаружился Джай.

Сердце взмыло в небеса и сорвалось в пропасть, в груди перехватило дыхание при виде знакомой фигуры. Почему, почему мое естество продолжает так реагировать на него, несмотря на боль предательства, на горечь разочарования? Его слова, его объятия, его страстная грубость и скупая нежность — все было ложью. Он добился своего, я для него лишь средство —