Когда они наконец доехали до поселка Николаи верстах в двух от Чаквы, куда волны закинули несчастного утопленника, Герасимов прервал пение и сообщил Андрею, что скоро будут на месте. Очки Герасимова съехали на красный носик, а глазки были голубенькие и мутные под очками, будто разбавленные молоком.

Свернули на узкую дорожку и съехали к морю. Утопленник лежал далеко от воды — его оттащили еще вечером. Голова и грудь утопленника были закрыты застиранной тряпкой.

Возле утопленника сидел местный милиционер с красной повязкой на рукаве и хрустел сочной грушей. Пятеро или шестеро ребятишек, черные и почти голые, стояли, глядя на грушу, и это Андрею показалось странным, потому что смотреть на утопленника вроде бы интереснее, чем на грушу. Но он был не прав — утопленник уже не был новостью.

При виде приближающегося мотора милиционер встал, ребятишки кинулись навстречу новому развлечению — из кустов, скрывающих дома, в мгновение ока появились местные жители. Все смотрели на Михая в фуражке с золотым крабом — он был похож на начальника, и это ему нравилось. Михай встал в автомобиле и смотрел на утопленника сверху — как бы в перспективе.

Андрей вскочил, открыл дверцу, выскочил из мотора, сказал милиционеру:

— Откройте его.

Милиционер посмотрел на Михая, ожидая подтверждения.

Михай сказал:

— Давай! Сказали же!

Один башмак держался на ноге — вторая нога была босой, пальцы ног были голубыми.

Милиционер открыл тряпку — местные жители сдвинулись, словно видели тело впервые.

Это был Иван Иванович. Он был в розовой рубашке и черных студенческих брюках. Лицо его было гладко и красиво. Пшеничные волосы высохли и обрамляли лицо так, что создавали сходство с богатырем на картине Билибина. Глаза крестьянского сына были закрыты. Он никогда уже не купит имения.

Андрей понимал, что в смерти Ивана виноват только он, только тряпичность его характера. Он должен был поехать к его сестре, отыскать и предупредить Ивана, что приехали Аспасия и Васильев — ядовитые, как гремучие змеи.

Чем же ты так рассердил их? Что ты утаил от синдиката кобр? Что было в твоем чемодане, Иван?

— Что? — спросил Михай, который спустился с автомобиля и встал рядом с Андреем. Все смотрели на Михая и ждали, что скажет начальник в фуражке.

— У него должна быть рана, — сказал Андрей. — В спине.

По толпе местных жителей прокатился гул — уважение их перешло к Андрею.

— Его ножом убили, — сказал милиционер, — под лопатка. Потом море кидали.

— Вот это дедукция! — сказал Михай Попеску. — Я уважаю.

И, признав эти заслуги Андрея, он приказал перевернуть Ивана на грудь. Разрез в спине был невелик и не кровоточил.

— Его надо отправить в Батум, — сказал Андрей. — Но он не имеет отношения к пароходу.

— Ясное дело, — сказал милиционер.

— Кто-нибудь видел этого человека раньше? — спросил Андрей.

Никто не ответил.

— А кто видел, — спросил Андрей, — очень красивую молодую греческую женщину в черном платье и вот такой широкой шляпе? А с ней военного летчика, офицера, капитана, у него рука на черной перевязи?

Но никто не видел или не хотел сказать, что видел Аспасию и Васильева.

Унтер-офицер Герасимов, сообразив, что мертвец проходит по уголовному ведомству и не имеет отношения к «Измаилу», пожелал тут же ехать обратно в Батум, бросив Ивана Ивановича на произвол судьбы. Но Андрей проявил упорство, а Михай, будучи сентиментальным человеком, Андрея поддержал.

Завернув крестьянского сына в старый парус, купленный Андреем там же, в поселке, они положили тело в машину и отвезли к местной церкви. Кладбище начиналось за церковью, и к ее алтарной стене были прислонены сохнущие гробы — там и работал плотник.

Договорившись о службе через час, Андрей поехал в дом к Покровским, надеясь передать сестре дальнейшие заботы об Иване Ивановиче.

Дом отыскали довольно быстро, но сестры найти не удалось. По простой причине — домик Покровских, оказывается, прошлой ночью сгорел. Почему — никто не знал. Домик стоял в отдалении от других домов, и никто не обратил внимания, куда делись его обитатели.

Вернулись к церкви. Герасимов с шоффэром улеглись спать в автомобиле. Андрей с дядей Михаем отстояли скорое, скомканное отпевание раба Божьего Ивана. В гробу Иван Иванович приобрел солидность и постоянство черт, чего ему так не хватало при жизни. Лицо его было строгим и красивым. Дядя Михай заметил, что Андрей плачет, и сказал:

— Ну, полно, полно, ты не виноват.

— Я виноват, — сказал Андрей.

Андрей отдал все свои деньги батюшке, но у шкипера нашлось еще двадцать рублей могильщику, который выкопал яму и написал на табличке, прибитой к кресту, имя и фамилию крестьянского сына.

Андрей спросил у желтолицего, раздражительного батюшки, что случилось с домом Покровских и куда делась его сестра. Священник ничего ответить не смог — никто в Чакве толком не знал Покровских. Иван Иванович и Полина жили уединенно, с людьми не сходились. Пожар случился ночью, но дом, как говорят пожарные, был пуст.

Любопытно, подумал Андрей, что сталось с чемоданом? Достался ли он Аспасии или сгорел?

Когда гроб выносили, Андрей разбудил Герасимова и шоффэра — они вчетвером отнесли Ивана Ивановича к могиле и помогли могильщику опустить его в неглубокую яму. Андрей, как бы родственник, первым кинул ком сухой земли на крышку гроба. Комок гулко ударился о дерево, словно Андрей стучался к Ивану в домик.

— Наверное, хороший был человек, — сказал Михай с маленьким знаком вопроса в конце фразы.

— Хороший, — согласился Андрей.

На обратном пути Андрей рассказал спутникам о том, что Иван был великим знатоком древних рукописей и чуть-чуть не дожил до профессорства.

— Кто же мог поднять руку на такого человека? — патетически вопрошал Михай.

— Грабители, — сказал Герасимов. — Их здесь теперь как собак нерезаных. За три рубля готовы зарезать. А у него, наверное, из Турции добра было на тысячу рублей.

— Один чемодан, — сказал Андрей. — Мы же на «Измаиле» были.

— Ну если на «Измаиле»… — согласился Герасимов. — Только бандиты об этом не знали.

В комендатуре Андрей доложил, что утопленник был в таком плачевном состоянии, что пришлось захоронить его в Чакве. Комендант был рад, что с него сняты лишние заботы, и долго тряс Андрею руку. А когда тот сказал, что назавтра уезжает, комендант искренне расстроился и попросил остаться еще на неделю-другую.

— Поймите меня, Андрей Сергеевич, — сказал он, — не дай Бог, завтра или послезавтра еще кого выкинет. Ведь, кроме вас, мне другого человека с совестью в этом городе не отыскать.

* * *