Ильчит-караим хмыкнул, спускаясь по узкой тропе к привязанным внизу лошадям, к слугам… хмыкнул и вдруг всмотрелся, увидев невдалеке путника, шедшего в распадок другою тропою.

Суань Го! Это был кидань, торговец узнал его и задумчиво поджал губы. Эта хитрая бестия здесь? Надо же. А ведь кидань своего не упустит, значит, рано еще рвать отношенья с шаманом, рано.

– Эй, парни, – подойдя ближе, Ильчит-караим подозвал слуг. – Отвязывайте коней, поехали. Каждый из вас сегодня заработал дирхем – жрец щедро оплатил привезенные ему изумруды.

Оранжево-желтое солнце катилось к закату, отражаясь дрожащей дорожкой в широкой реке. Черные утесы, громоздясь по обеим сторонам от урочища, скрывали небо, черные острые ели до крови царапали облака. Крови вокруг было много, и обезглавленные тела девяти девственниц все еще ждали своего часа, еще не было закончено колдовство.

– Харам, – прикрыв веки, негромко позвал шаман.

– Я здесь, господин.

– Отрежь самые вкусные части, зажарь на углях, – плотоядно кивнув на трупы, Бурухчи Гаир ухмыльнулся. – Мы съедим их во славу богов!

– Воистину так, – поклонясь до земли, благоговейно прошептал слуга. – Воистину!

Он тотчас же предался своей кровавой работе, но вдруг услыхал чьи-то шаги. Кто-то спускался с утеса… кто-то шел.

– Пойди, проверь, кто там, Харам.

Харам умчался, забыв вытереть об траву руки, багряные, как закат, и чуть погодя доложил:

– Там Суань Го, господин. Велишь мне прогнать его или убить?

– Нет, пусть идет. Я звал его – и он пришел. Приготовь вина, мой верный Харам… нашего с тобой вина… А-а-а! Суань Го! – с улыбкой на устах шаман шагнул навстречу долгожданному гостю. – Ну, наконец-то я вижу тебя. Что скажешь? Да ты садись, садись, не стой… вот, присаживайся на эту кошму, сейчас Харам принесет вина, выпьем.

– Я вижу, ты по-прежнему близок к богам, сиятельный Бурухчи Гаир, – покосившись на трупы, молвил кидань. – С удовольствием выпью с тобою вина.

– О, это хорошее вино, Суань Го! Не сомневайся.

Поданное расторопным слугою вино и в самом деле показалось киданю отличным, более того – великолепным, ничуть не хуже того, которое он когда-то пил в обществе позднее преданного им учителя, Елюй Чуцая, великого мудреца и вельможи великого Чингисхана.

– Да, это вкусное вино, благодарю, драгоценнейший Бурухчи Гаир.

– Вот, закуси дичью. Очень-очень вкусно. Это бурундук.

– Да, вкусно. Жирный, должно быть, был бурундук.

Жрец спрятал улыбку – о, если бы Суань Го знал, чем его сейчас угощали! Интересно, отведал бы кидань человечинки? А впрочем, какое сейчас до него дело? Вот еще немного и…

Суань Го вдруг пошатнулся, выпустив из рук изящный сунский бокал. Красное, словно кровь, вино разлилось по кошме, а подбежавший Харам ловко подхватил киданя, уложил…

– Пусть спит, раз устал, – колдун скривил губы в улыбке. – А мы пока им займемся…

Вытащив из-за пояса нож, он быстро срезал прядь черных волос с головы гостя, а потом столь же ловко расцарапал киданю ладонь, тщательно промокнув кровь заранее приготовленной тряпкой, черной, как ненасытное зево матери-земли.

– Спросишь, почему я не убью его сейчас, Харам? – покончив со своими делами, внезапно обернулся шаман. – Потому что Суань Го мне еще нужен. Не сам по себе, но… Есть некто, с кем он, может быть, способен справиться… – ноздри жреца расширились. – Ах, Суань Го, ты любишь убивать, я знаю. Но ты убиваешь прежде всего тех, кто опасен тебе самому, а уж потом думаешь обо мне. О том, кому всем обязан! Спи пока, дорогой гость, отдыхай… Харам, приготовь варево, омыть ему руки. Мы разбудим киданя чуть позже, и пусть он… пусть он уходит с миром.

Все вокруг уже стало багряным – и закат, и река, и облака в полнеба. Красные отблески солнца отражались в черных зрачках шамана, его злобное сердце билось, словно бубен, привязанный к поясу Бурухчи Гаира бубен из человеческой кожи. Бубен грядущей власти и великой колдовской силы, способной проникнуть даже в чужие сны.

Охота началась на редкость удачно: как радостно сообщил отъехавший на разведку Игдорж, ловчие уже загнали целое стадо косуль и вышли на огромного вепря.

– Славная нынче выйдет охота, – потирал руки благородный найман. – Дичи запромыслим немало, и каждый покажет свою доблесть.

Все правильно, для того она и задумывалась, охота, не для пищи вовсе, а в первую очередь – для демонстрации доблести, воинского искусства и силы. Все делалось, как на войне – так же трубили рога, и так же реяли синие стяги, сотни под командованием своих сотников загоняли дичь – ее встречали тысяцкие и вельможи. Каждому находилось дело, от самого хана до последнего мальчишки-музыканта, не говоря уже о загонщиках и ловчих.

– Как Субэдей? – поглаживая по гриве коня, негромко поинтересовался Павел.

– Должен скоро прибыть со своими лучшими воинами, – благородный рыцарь степи, заверяя, приложил руку к сердцу.

Сегодня все были одеты по-праздничному и вместе с тем по-боевому, словно на воинский смотр. Да охота и была таким смотром, которым проверялось все – от умения держать строй до личной доблести, хитрости и силы. Недаром трубили рога, и грозные боевые барабаны грохотали недаром!

Все, как на войне, все, как в лихом набеге: генеральный штаб – «юртаджи» – разрабатывал хитроумный план, высшие командиры – «численники» – доводили его до подчиненных. Вот вихрем промчались лучники, сразу за ними прогрохотала тяжелая кавалерия в металлических и кожаных доспехах, с палашами и саблями. Щетинились в небо копья, реяли, указывая отрядам путь, разноцветные флажки, а вот барабаны – как и положено на войне – смолкли, все затихло на миг, словно перед боем, и, казалось, в воздухе запахло кровью.

Игдорж Даурэн и все его люди нетерпеливо подобрали поводья. А уж Бару… просто страшно было смотреть, до чего же извелся парень! Все вертелся в седле, все спрашивал – ну, когда же, когда? И вот – началось. Последний раз ударив дробь, смолкли барабаны. Взвились в небо флажки. Затрубили трубы.

И вот уже помчались все несокрушимой лавою! Каждый отряд – каждый род – по своему строго определенному курсу.

Участок Игдоржа Даурэна простирался от камышей до самых солончаков, захватывая степь и часть береговых утесов с небольшой рощицей, где вполне могла водиться дичь – кабаны и олени.

– Так где же славный Субэдей-багатур? – вытянув шею, Павел озабоченно всмотрелся в синюю даль. – Не его ли стяги реют вон там, за распадком?

– Не его, – обернулся Игдорж, в нетерпеньи поигрывая коротким охотничьим копьем.

Конечно же, сейчас его больше всего волновала охота, хотя и о своем обещании найман не забыл, пояснив, что уже переговорил с одним из ловчих.

– Его зовут Аймак, он сам подойдет к тебе, друг Павел. Подойдет и проведет к тому, кто тебе так нужен.