О приходе к вере трудно говорить. Во-первых, потому, что вообще трудно говорить о каких-то внутренних вещах, их даже сам толком не понимаешь, а уж рассказывать о них и вовсе затруднительно. Во-вторых, потому что вера – это, в моем понимании, не то, к чему можно взять и прийти, шел, шел и пришел. Это некий постоянный процесс. Ну, или не постоянный – человек может перестать идти к вере, так до нее и не дойдя. Я о себе могу сказать, что пытаюсь к ней идти, или, лучше сказать, ковылять. Но если говорить о какой-то внешней канве событий, то я начал ходить в церковь в 1984 году. Мне было тогда 15 лет, я был комсомольцем и должен был факт своего хождения в церковь скрывать, хотя, конечно, каких-то особых гонений в то время не было, и никаких неприятностей мне это не принесло. Этому предшествовал период бессистемного чтения Библии. В те годы Библию невозможно было купить, вообще. Сейчас в это, конечно, трудно поверить. Моей маме ее коллега привезла компактную русскую Библию, напечатанную на папиросной бумаге, из зарубежной командировки. Вот я ее читал, читал (ничего, естественно, толком не понимая), и постепенно втянулся, начал ходить в церковь, что-то об этом думать. Изредка причащался. В перестроечное время появилась литература, стал читать, пытался как-то во всем этом сориентироваться. Дальше было много разного – был длительный период увлечения восточными духовными практиками, потом возвращение в церковь. В общем, это уже довольно долгая история. В середине нулевых я четыре года отучился на Высших богословских курсах при Московской духовной академии, это такое второе высшее образование (правда, у меня первого нет). При этом я всегда был и остаюсь, если можно так выразиться, частным православным человеком, никогда не пытался выстроить для себя какой-то профессиональный или активистский путь в этом направлении. Стараюсь более или менее регулярно причащаться – и всё.

Да, действительно, в конце 80-х – начале 90-х был церковный бум, народ валом повалил в церковь, это было модно и интересно. Отчасти и я на волне этого бума в церкви оказался. Церковь тогда воспринималась как что-то, противоположное государственному коммунистическому официозу. Сейчас, конечно, ситуация совершенно другая. Пожалуй, обратная.

Нынешняя «мода» на критику Церкви связана, мне кажется, как раз с (настоящей или нет) приближенностью РПЦ к власти, рекрутированием властью в поисках консолидирующей (столь разношерстное) общество идеологии Церкви, тем, что из подцензурной и контркультурной институции церковь стала (не совсем по своей воле) официальным институтом. Как тебе видится эта ситуация? Каково отношение к ней, если сейчас общаешься, в самих церковных кругах, Московской духовной академии?

Я должен сразу оговориться: с Московской духовной академией у меня никаких контактов нет. Это очень разные вещи – МДА и курсы для мирян при ней. Так что о царящих в МДА мнениях на этот счет я не ведаю. И о настроениях в церкви в целом я тоже, пожалуй, судить не возьмусь. Я только понимаю, что они очень разные – кто-то радостно приветствует «симфоническое» слияние церкви и государства, кто-то относится скептически, кто-то сосредоточен на решении своих частных проблем.

Я могу говорить всерьез только о моем личном мнении. Оно вкратце таково. Православие, каким мы его знаем, сформировалось в Восточной Римской Империи (Византии). Формировалось оно в условиях очень тесного сотрудничества с государством («симфония») и обильного финансирования с его стороны. В Российской Империи эта традиция была продолжена и в каком-то смысле доведена до абсурда (церковь стала фактически государственным духовным ведомством, со всеми естественными последствиями в виде оскудения духовной составляющей). Если в Византии было сильное монашество, которое противостояло попыткам государства подчинить себе церковь, то у нас после победы иосифлян над нестяжателями государство полностью подмяло под себя церковь. Наша русская церковь за многие века полностью разучилась жить без подчинения государству. Чем скорее она научится жить без этого нездорового симбиоза, тем лучше для нее (для нас). Да, при этом церковь перестанет быть массовой, вернется в состояние «малого стада», но это, по сути дела, ее естественное состояние. Тем более, что и сейчас практикующие православные (регулярно посещающие храм и участвующие в таинствах) – абсолютное меньшинство, по всем опросам – не более пяти процентов населения.

А нынешний тотальный, уже можно сказать, раскол общества на «западников» и «славянофилов», также цивилизационное уже почти, как говорят, противостояние нашей страны и Запада напоминает ли тебе какую-нибудь эпоху или даже не имеет исторических аналогов?

О расколе общества на «западников» и «славянофилов» мне говорить трудно. Я не вижу у нас никаких славянофилов (западники – да, есть, в каком-то смысле). Есть просто некое большинство (его называют путинским), которое помнит горбачевско-ельцинские ужасы и не хочет их повторения, и поэтому пассивно поддерживает нынешний status quo. По принципу «лучше уж как сейчас, чем как тогда». Это вполне объяснимо и естественно.

Никакого цивилизационного противостояния России и Запада я тоже не вижу. Россия – страна западной цивилизации (скажем так, ее восточной части, Восток Запада). Проблема в том, что это очевидное положение не признано самим Западом. А Россия только об этом и мечтает уже много-много лет и веков. Можно еще так обозначить главную проблему России: люди, принимающие решения по управлению миром, не хотят включать Россию в «золотой миллиард». Что понятно: чтобы включить в означенный условный миллиард такую массу людей и такую огромную территорию, надо потратить страшный объем ресурсов, а «пряников сладких всегда не хватает на всех». В результате мы имеем абсолютно противоестественную и очень болезненную для нас ситуацию: европейская страна с великой культурой живет в условиях какого-то полу-африканского феодализма. Что создает страшный диссонанс, который порождает ресентимент и другие малоприятные явления. Это печально.

Еще один не совсем корректный вопрос. Какую задачу ты решаешь в своей прозе? Тотальная фиксация действительности («Горизонтальное положение»)? Описание нынешнего маленького человека, с его неприятностями, смирением и, в итоге, принятием бытия в его благости («Черный и зеленый»)? И какими стилистическими средствами? Писали о «преодолении романа», я бы добавил еще терминов вроде минимализма, наивного искусства (ты избегаешь изысканных характеристик, вкладывая поверхностные и глубинные смыслы в «хорошо, полезно, отлично, солнце светит» и т.д.) и даже русского дзэна… Вопрос для критиков и читателей, но интересно твое видение, какие эстетические и стилистические полюса тебе ближе…

На этот вопрос очень трудно ответить. Особенно на тот, который сформулирован во второй фразе твоей реплики. Я даже думаю, что если на него ответить, то это будет означать, что процесс уже закончился, а я надеюсь, что он еще не закончился. Но ответить что-то все