Подав две самодельные бомбы Дао, Мартин-Лютер воспламенил запал третьей и выкрикнул:

– Эта моя!

Она полетела в сторону припаркованного заправщика. И угодила в цель – оглушительный взрыв сопровождался клубящимся облаком пламени. Вопя в восторге что-то нечленораздельное, негр лупил кулаком по кромке иллюминатора.

– Что теперь? – спросил он, когда легкий самолет снова пересек береговую линию.

– За нами летят?

– Какой-то вертолет… Нет, сворачивает. Они даже не поняли, что случилось. Не знают, кто на них напал.

– Очень надеюсь, что вы правы. Эффект внезапности – это все, что у нас есть. Наша следующая цель – Норт-Айленд.

– Да ты шутишь! Там же истребители, зенитки! Твою мать, рядом авианосцы с эрликонами, крейсера!

– И все исправно и готово к бою. Так ли это, скоро узнаем.

– Тран, надо отдать тебе должное, парень ты не робкого десятка. Штурмовать целую базу военного флота, это ж какие яйца надо иметь!

– Чем громче будет наше заявление, тем лучше его расслышат. На этот раз хватит одного захода…

– Малыш, мне это по кайфу! Вперед!

– Потом снизимся до минимума и полетим прямо на Мирамар, к северу от Сан-Диего, – там расположен военный аэродром. Одно бомбометание, далее я приземляюсь и сдаюсь. На мне мундир, значит я военнопленный; со мной должны обращаться, как мы обращаемся с вашими летчиками, которые бомбят нашу страну. Я уже сказал, цель моей акции – громкое публичное заявление. Но как быть с вами?

– Со мной? Мирамар вполне подходит. Там есть полосы больше двух миль длиной, аж до самого леса. Прокатись в конец, при развороте поднимется туча пыли. Я там спрыгну, залягу и подожду, пока тебя сцапают, а потом улизну. У меня получится.

– Ладно, очень на это надеюсь. А сейчас приготовьтесь, прямо по курсу – база.

Перед ними выросли дома и ангары, дальше возвышались серые громады военных кораблей. Похоже, сюда еще не поступило сообщение о налете на «Риэм». Дао потянулся за бомбой – и вдруг резко накренил машину в крутом развороте.

– Там бомбардировщики «Эф-четыре», они опустошают мою страну.

От бомбардировщиков полетели металлические клочья, повалил черный дым. Банки с порохом падали одна за другой, но вот «команч» пересек летное поле и повернул в направлении гавани. Прямо по курсу стоял авианосец, «остров» возвышался как небоскреб, с него следило за приближением самолета множество глаз. Проносясь над кораблем, Дао и Мартин-Лютер успели заметить единственного морпеха, который оказал сопротивление: автомат в его руках дергался, пули летели в небо. К палубе устремилась бомба, но отскочила и взорвалась в воде, не причинив никакого урона.

– Не поднимайся, держись автострады, – прокричал Мартин-Лютер.

Дао хотел было ответить, но схватился за штурвал – мотор вдруг протрещал и заглох.

– В чем дело? – нарушил панический возглас негра наступившую тишину.

– Не знаю. Похоже, двигатель пробит. Вытекло все масло.

– Пуля? Когда в нас стреляли?

– Может быть. Где тут можно приземлиться?

– Нигде, кругом дороги и дома. На воду?

– Нет. Если утону, могут и не найти. Надо, чтобы они поняли, кто это сделал и для чего. На той стороне гавани «Линдберг-филд». Думаю, дотянем.

Лейтенант сосредоточился на управлении, чтобы максимально продлить снижение машины.

– А как насчет меня?

– Сожалею, но вам придется лететь со мной до конца. Может, удастся выбраться из самолета на поле и убежать.

Мартин-Лютер неразборчиво ругался и бил кулаками по сиденью, когда они едва не задели колесами тунцеловные суда, когда пронеслись над улицами, когда перемахнули через ограду аэродрома и аккуратно опустились на взлетно-посадочную полосу. Все это произошло слишком быстро – у помощника не было никакой возможности спрыгнуть.

От здания аэровокзала к ним устремилась спецмашина аэродромного обслуживания, с визгом тормозов остановилась боком перед «команчем»; водитель выскочил из кабины с противоположной стороны и сломя голову побежал прочь.

Дао изо всех сил давил на тормоза, самолет подпрыгивал и кренился, но предотвратить столкновение с грузовиком не удалось. Оглушительный грохот, страшная боль, кругом кувыркаются неизрасходованные бомбы… Пока потерпевшие крушение приходили в себя, отворились двери здания аэровокзала и на поле хлынули пассажиры, техники, пилоты, стюардессы, уборщики, – и вся эта толпа ринулась к разбитому самолету.

– Уже знают, – проговорил Мартин-Лютер. – По радио услышали.

– Мы сдадимся, как ваши пилоты. Они бомбят больницы и школы, они разрушили на три четверти мой родной Намдинь, они убивают нас тысячами. Но мы все-таки берем их в плен.

Мартин-Лютер ничего на это не сказал, он утратил способность говорить и вообще двигаться, – мог лишь смотреть круглыми от ужаса глазами на ревущую толпу. Ему уже было ясно, что сейчас произойдет.

– Запри дверь! – сумел он выкрикнуть наконец. – Наглухо запри и не открывай, надо дождаться копов, военных! Надо продержаться!

Лейтенант Тран Хунг Дао и сам успел все понять, глядя на разинутые в воплях рты, на тянущиеся к нему даже не руки – когтистые лапы бешеных зверей; на слесарные инструменты и прочие схваченные в спешке предметы, предназначенные для расправы над ним.

Он изо всех сил держал ручку двери. Возле его лица вдребезги разбился иллюминатор, в кабину влетел гаечный ключ.

– Я сдаюсь в плен! На мне мундир комбатанта! Десять лет вы вот так же громили мою страну! Пять миллиардов долларов в год тратили на бомбы! Убивали, калечили женщин, детей…

Дверь вырвалась из рук вьетнамца, в него вцепились чужие пальцы.

– Полиция? Вы же полицейский, помогите мне…

Тот, к кому обращался Дао, ударил его кулаком в лицо, выбил глаз.

Множество рук вытащило пилота из кабины, сорвало с петель вторую дверь и швырнуло вопящего Мартина-Лютера наземь.

Кулаки, носки ботинок и туфель, каблуки-шпильки… Густым градом удары сыпались со всех сторон, слепя, мозжа, разрывая, убивая. С трупов сорвали одежду, чтобы легче было добраться до мягкой плоти.

Солдатам с расположенной поблизости базы Корпуса морской пехоты пришлось лезть через высокую ограду, поэтому к их прибытию от жертв мало что осталось. Но бравые морпехи все же вволю потоптались тяжелыми ботинками по кровавым ошметкам.

Поскольку содеянное этими двумя извергами нельзя было назвать иначе как чудовищным преступлением. И не существовало на свете кары, чересчур суровой для них.

Перевод И. Зивьевой

– Я просто делаю свою работу, и все. Ничего больше, – непреклонно сказал Джерри и впился зубами в изгрызенный мундштук своей старой трубки; нижняя челюсть его при этом выражала такую же непреклонную решимость, как и голос.