продать у себя, прямо на месте.

Мэк кивнул.

— Может быть, — сказал он. И бросил косой взгляд в сторону трибун напротив. — Этот сукин сын, похоже, решил все слизывать с меня. Ненавижу такие вещи.

— Понимаю.

Он прикурил сигарету. Помощник конюха вывел следующую лошадь.

— По-моему, он и впрямь пришел покупать, — сказал Орен.

— По-моему, тоже.

— Спорим, он будет делать ставки на каждую из лошадей с Ред-Ранчо. Вот увидишь.

— Это без сомнения. Надо бы нам какую-нибудь подставу ему сделать.

Орен не ответил.

— Дурак — он собственному кошельку враг, — сказал Мэк. — Ну-ка, Джон-Грейди, что не так с той лошадью?

— Да ничего. Вроде все так.

— А что-то ты как будто говорил, что это какая-то жуткая помесь. Чуть ли не с марсианской лошадью.

— Ну, лошадь тоже может быть немного холодновата.

Орен сплюнул через доску ограды и осклабился.

— Холодновата? — переспросил Мэк.

— Да, сэр.

Начальной ставкой за эту лошадь объявили триста долларов.

— А сколько лет-то ей? Ты не помнишь?

— Сказали, одиннадцать.

— Ага, — хмыкнул Орен. — Шесть лет назад ей было одиннадцать.

В ходе торгов цена выросла до четырехсот пятидесяти. Мэк тронул себя за мочку уха.

— А сам-то я! — сказал он. — Тоже мне, барышник. Дубина стоеросовая.

Помощник указал на него аукционисту.

— А здесь у нас пятьсот, теперь пятьсот у нас, имеем пятьсот, — завел свою песнь аукционист.

— Я думал, вы не склонны к таким проделкам, — сказал Орен.

— К каким? — поднял брови Мэк.

Цена выросла до шестисот, потом до шестисот пятидесяти.

Больше он не проронил ни слова, ни руками не водил, ни головой не качал — вообще застыл.

— Имейте в виду, ребята: эт-та лошадь стоит малость дороже! — сказал аукционист.

В итоге лошадь ушла за семь сотен. В борьбу за нее Вольфенбаргер ни разу даже не вступил.

— А наш мудак-то не такой уж и мудак, скажи? — заметил Мэк.

— Что я должен на это сказать?

— Ну что-нибудь скажи уж.

— Ведь договорились же: действовать так, будто его здесь нет. А мы все делаем наоборот. Почему?

— Ну, это уж ты слишком. Что ты на человека ополчился? Требуешь, чтобы он следовал своим же собственным зарокам.

— Это черт знает что, вообще-то.

— Скорей всего, ты прав. В отношении этого обормота с нашей стороны это было бы лучшей стратегией.

Помощник конюха вывел чалого четырехлетка с ранчо Маккинни; базовую цену назначили в шесть сотен.

— Да где же наконец тот стринг — ну, табунок тот? — забеспокоился Мэк.

— Не знаю.

— Что ж, будем сидеть до упора.

Мэк приложил палец к уху. Рука помощника аукциониста взметнулась вверх. Высокие динамики, перекрывая друг друга, квакали голосом аукциониста. Я говорю, шесть, грю шесть, рю шесть. Кто семь? Не слышу. Кто скажет «семь»? Ага! Уже семь. Теперь, значит, семь, семь, семь…

— Смотри, смотри на его руку!

— Да вижу я.

Конь поднялся в цене до семи, потом до семи с половиной и до восьми сотен. Потом и до восьми с половиной.

— Смотри, какая активность, а? — сказал Орен. — По всему торгу.

— Зрителей просто нет. Сплошь торговцы.

— Ну, это уж… не в нашей власти. Как думаешь, какова этому коньку цена?

— Откуда ж я знаю. За сколько продадут, такова и цена. А, Джон-Грейди?

— Мне он понравился.

— Лучше бы они вперед тот табунок пустили.

— A ведь цифру-то вы небось уже наметили.

— Наметил.

— Так это же тот самый конь, что был в паддоке!

— А послушать его, вроде джентльмен.

На восьми с половиной сотнях ставки застопорились. Аукционист выпил воды.

— Это прекрасный конь, ребята, — сказал он. — Вы просто что-то не врубаетесь.

Жокей проехался на нем, развернулся и подъехал на прежнее место. Он правил им без узды, одной веревкой вокруг конской шеи, но легко развернул и остановил.

— Я вот что вам скажу! — крикнул он публике. — Мне от него ни цента не обломится, но это классный конь, и он обучен аллюрам.

— Одна только вязка с его мамочкой, — вновь раздался голос аукциониста, — вам обойдется в тысячу долларов. Ну что приуныли, соколики?

Его помощник поднял руку:

— Есть девять, есть девять, есть девять. А девятьсот пятьдесят не слабо́? Сот пятьде-сят-сят-сят. Вот: девять с половиной. Девять, да уже и с половиной!

— А можно мне сказать кое-что? — вступил в разговор Джон-Грейди.

— Дык отчего ж нет-то?

— Вы покупаете его не на продажу, верно?

— Нет, не на продажу.

— Тогда, думаю, коня, который глянулся, надо купить.

— А ты о нем, вижу, соскучился.

— Да, сэр.

Орен покачал головой, вытянул шею и сплюнул. Мэк сидит смотрит в записи.

— Все это дорого мне обойдется, как ни крути и с какого боку ни глянь.

— Ты о коне?

— Да нет, ну при чем тут этот чертов конь!

Ставки поднялись до девятисот пятидесяти, потом до тысячи.

Джон-Грейди искоса посмотрел на Мэка, перевел взгляд на торжище.

— А вон — видали, там сидит один, в клетчатой рубашке, — сказал Мэк. — Я его знаю.

— Я тоже, — сказал Орен.

— Вот бы я посмеялся, если они выкупят назад коня, которым сами же торговали.

— Я бы тоже.

В итоге Мэк купил коня за тысячу сто.

— Так с вами кончишь приютом для нищих, — сказал он.

— А конь-то как хорош! — сказал Джон-Грейди.

— Я знаю, как он хорош. Не надо пытаться меня утешить.

— Не слушай его, сынок, — сказал Орен. — Ему приятно слушать, как ты его коня нахваливаешь, просто боится сглазить, вот и все.

— Как думаете, на сколько меня нагрел на этих торгах тот старый жердяй?

— Да мне так кажется, что ни насколько, — сказал Орен. — Может, на следующих собирается.

Служитель в это время прибивал пыль на торжище, поливая его из шланга. После этого в ангар впустили стринг — табунок из четырех коней; Мэк купил и их тоже.

— Аки тать в ночи, — возгласил аукционист. — Из четырех первый. Продан за пять с четвертью.

— Думаю, могло быть и хуже, — сказал Мэк.

— Выйдя на дождь, как не вымокнуть?

— Эт-то-очно.

Тут служитель вывел следующего коня.

— Вот этого коня запомни, Джон-Грейди.

— Да, сэр. Я их всех запоминаю.

Мэк стал листать свои записи:

— Как заведешь себе привычку все записывать, тут же перестаешь что-либо помнить.

— Так ты привычку записывать почему завел-то? Потому и завел, что ничего не помнил, — сказал Орен.

— Этого мелкого конька я знаю, — сказал Мэк. — Ох, как хотелось бы продать его Вольфенбаргеру.

— А я думал, ты собираешься оставить его в покое.

— Да он же нам опять тут цирк устроит!

— Это взрослый конь, чашечки на окрайках его нижних резцов уже сточились, ему примерно восемь лет, — возгласил аукционист. — И как тягловый хорош, и как рабочий ковбойский, да и сто́ит он, уж конечно же, подороже той цены, что объявлена стартовой.

— Он должен, просто обязан купить этого коня. Ради такой цели я пошел бы на что