своим информатором. Дома он предупредил, чтобы ему позвонили, как только станет известно что-нибудь новое, и в случае необходимости все записали и переправили ему в конверте. В этом не было бы ничего из ряда вон выходящего. Проректор как очень занятой человек старался, чтобы все это видели, и гордился этим, а потому всегда прерывал заседания комиссии, отвлекаясь на телефонные разговоры и подписание писем, которые ему приносили.

Беседы с кандидатами шли своим чередом. Заглядывавшее в окна ясное февральское солнце немного рассеивало торжественную, но чуть унылую атмосферу помещения. Все кандидаты, тринадцать мужчин и две женщины, читали лекции студентам, но проректор разговаривал с ними так, словно они были не коллегами его, а соискателями на звание коллеги. Исключением был племянник главного министра, к которому и проректор, и профессор Мишра проявляли почтительное внимание. То и дело беседы прерывались телефонными звонками. В какой-то момент Ила Чаттопадхьяй, не выдержав, спросила:

– Проректор, вы не могли бы выключить телефон?

Проректор ошеломленно уставился на нее.

– Но, дорогая леди… – запротестовал профессор Мишра.

– Мы проделали долгий путь, добираясь сюда, – сказала Ила Чаттопадхьяй. – По крайней мере двое из нас. Заседание квалификационной комиссии – это работа, а не развлечение. Я пока не видела ни одного достойного кандидата. Сегодня вечером нам надо возвращаться домой, но я не уверена, что мы сможем это сделать, если будем работать такими темпами. Я не понимаю, почему надо растягивать наши мучения этими бесконечными перерывами.

Ее протест подействовал. Весь следующий час проректор отвечал звонившим, что не может разговаривать, так как у него важное совещание.

Ланч был подан в соседнем помещении; за едой обсудили некоторые академические новости. Профессор Мишра отпросился домой, объяснив, что у него заболел один из сыновей. Профессор Джайкумар удивился, но промолчал.

Дома профессор Мишра сразу набрал номер телефона своего информатора Бадри Ната.

– В чем дело, Бадри? – спросил он. – Почему вы мне не звоните?

– Из-за Георга Шестого.

– При чем тут Георг Шестой? Он вчера умер. Вы что, не слышали?

В трубке послышалось довольное кудахтанье.

– Вот именно, умер.

– Вы можете объяснить мне толком, Натджи? Да, он умер, и флаги приспущены по всей стране, но какое это имеет отношение к моему вопросу?

– Подсчет голосов остановили.

– Не может быть! – воскликнул Мишра. Это был полный абсурд.

– Может, может. Считать они начали поздно – кажется, сломался джип окружного магистрата – и не успели закончить до полуночи. А в полночь подсчет приостановили в знак соболезнования. По всей стране. – Бадри Нату это казалось очень забавным, и он опять закудахтал.

Профессору Мишре это совсем не казалось забавным. Бывший король-император Индии выбрал совершенно неподходящий момент для того, чтобы умереть.

– Сколько они успели подсчитать? – спросил он.

– Я как раз пытаюсь это выяснить.

– Да уж, выясните, пожалуйста. И сообщите мне тенденцию.

– Какую тенденцию?

– Ну, кто лидирует. Это вы по крайней мере можете мне сказать?

– Тут невозможно определить, кто лидирует, а кто отстает. Они же не подсчитывают все голоса на одном участке, потом на другом и так далее. Сперва считают голоса за одного кандидата на всех участках, а потом берутся за следующего.

– О господи! – У профессора Мишри начало стучать в висках.

– Но вы не волнуйтесь, он проиграл. Можете мне поверить. Все мои источники говорят об этом. Гарантирую, – заявил Бадри Нат.

Профессор Мишра от всей души хотел поверить ему. Но маленькое сомнение все-таки грызло его и заставило попросить:

– Пожалуйста, позвоните мне в кабинет проректора. Номер шестьсот двадцать три. Я должен знать, что происходит, прежде чем начнется обсуждение кандидатур.

– Кто бы мог поверить? – рассмеялся Бадри Нат. – Наша жизнь по-прежнему зависит от англичан!

Профессор бросил трубку.

– Где мой ланч? – холодно спросил он у жены.

– Но ты же сказал… – начала было она, но, видя выражение лица мужа, добавила: – Сейчас что-нибудь приготовлю.

18.10

Собеседование с Праном состоялось в первой половине дня. Проректор задал ему традиционный вопрос, в чем важность изучения английской литературы в Индии. Профессор Джайкумар приготовил вопрос о журнале «Скрутини» и Ф. Р. Ливисе[232]. Профессор Мишра ласково поинтересовался состоянием Пранова здоровья и посетовал на обременительные академические обязанности. Приглашенный проректором старый профессор-историк ничего не спросил.

Общий язык Пран нашел с доктором Илой Чаттопадхьяй. Разговорившись о шекспировской «Зимней сказке», одной из любимых пьес Прана, они увлеченно обсуждали неправдоподобность сюжета, трудности представления некоторых эпизодов даже в воображении, не говоря уж о сцене, и об абсурдной, но очень трогательной кульминации. Оба считали, что пьеса должна входить в обязательный список любой программы по изучению английской литературы. Они бурно выражали согласие в одних случаях и вежливо дискутировали в других. При обсуждении одной из проблем доктор Чаттопадхьяй сказала Прану открытым текстом, что он говорит вздор, и лицо профессора Мишры расплылось в улыбке. Но даже если она и сочла вздором какое-то высказывание Прана, это был вздор, побуждающий к размышлению, и опровергнуть его было не так-то просто.

Собеседование с Праном длилось вдвое дольше запланированного, но зато, как отметила доктор Чаттопадхьяй, с некоторыми другими кандидатами им хватило и пяти минут. Она надеялась, однако, что найдутся еще кандидаты не хуже Прана.

К четырем часам собеседования завершились, и был устроен короткий перерыв на чай. Служитель, принесший чай, был чрезвычайно почтителен с одним лишь проректором, что задело профессора Мишру, привыкшего к особому обслуживанию при чаепитии.

– Вы чем-то озабочены, профессор? – спросил его профессор Джайкумар.

– Озабочен?

– Да, мне так кажется.

– Я размышлял о том, почему индийские исследователи так мало публикуются. Лишь немногие из наших кандидатов опубликовали что-либо стоящее. Блестящим исключением, конечно, является доктор Ила Чаттопадхьяй. Я помню, дорогая леди, – обратился Мишра к ней, – какое большое впечатление произвела на меня ваша давняя работа о поэтах-метафизиках[233]. Это было еще до той квалификационной комиссии, где я…

– Да, много воды утекло с тех пор, – прервала его доктор Чаттопадхьяй, – и никто из нас не опубликовал ничего выдающегося за последние десять лет. Интересно почему.

Пока профессор Мишра обескураженно подыскивал ответ, профессор Джайкумар выдвинул свою гипотезу, также проникнутую чувством разочарования:

– Наши младшие йуниверситетские преподаватели так добросовестны и так загружены работой – преподаванием йелементарной прозы и английского йязыка, – что йим некогда заняться чем-нибудь другим. А со временем йих йинтерес ослабевает…

– Если он вообще был, – ввернула Ила Чаттопадхьяй.

– …а семья растет, зарплата низкая, трудно свести концы с концами. Мне повезло, у меня жена была очень йикономная в своих привычках, и йя смог пойехать в Англию, где у меня пойявился йинтерес к Шелли.

Профессор Джайкумар, казалось, инстинктивно выбирал порой слова, в которые