а также убедиться, что по сигналу весь реквизит окажется на нужных местах. Я надеюсь, что читатели воспринимают мои книги будто фильмы, которые можно во время чтения просмотреть у себя в голове. Как говорится, дьявол кроется в деталях. Если детали отсутствуют, то сцене чаще всего не достает жизненности.

Все эти долгие хождения вокруг да около были нужны, чтобы написать следующее: издательство «Дарк Харвест» только что выпустило иллюстрированную версию «Лебединой песни», и для меня это оказалось интересным опытом — увидеть, как художник воплотил в жизнь сцены из созданного мною ментального кино. С деталями тут полный порядок. Если что-то присутствовало в сцене, это присутствует и на иллюстрациях. В общем, я хочу поблагодарить Пола Майкола и двух художников, корпевших над книгой, — Чарльза и Венди Лэнгов — за превосходный труд. Пол Майкол пообещал, что «Лебединая песнь» в исполнении «Дарк Харвест» будет качественной работой, а Лэнги привнесли в эту работу дополнительное измерение качества, которым я очень и очень горжусь.

Книги, они ведь как дети. В процессе написания все они обрастают личными чертами. Одни из них становятся милыми и нежными, другие — вредными и задиристыми, третьи ни в какую не желают взрослеть, а четвёртые несутся вперёд с такой прытью, что буквально тащат вас за глотку. И дело здесь, как ни странно, вовсе не в продолжительности или сложности. Просто всё обстоит именно так. Ни одна из когда-либо написанных мною книг не появлялась на свет так же, как предыдущая, хотя стиль моей работы всегда оставался одним и тем же. Рождение «Лебединой песни» прошло довольно гладко — в том смысле, что работа протекала плавно от самого начала и до конца. «Кусака» был настоящей зверюгой: примерно в шестидесяти страницах от финала, я вдруг понял, что допустил страшную ошибку, из-за чего пришлось вернуться на двести страниц назад и всё переписать. «Участь Эшеров» едва меня не доконала, а «Неисповедимый муть» не доставил особых проблем. «Час волка» — книга, работать над которой было по настоящему весело; вероятно, это были самые лёгкие роды, несмотря даже на то, что действие романа металось туда-сюда во времени. Однако моя последняя книга — «Моё!» — оказалась куда более крепким орешком, хотя сама история проста и прямолинейна. Поэтому трудно сказать каким будет ребёнок, пока вы не углубитесь в процесс созидания. Вам просто нужно сжать зубы и, надеясь на лучшее, вновь приготовиться к встрече с дьяволом деталей.

Меня попросили рассказать, как и почему я написал «Лебединую песнь». Мне бы хотелось объяснить, почему я не желаю этого делать.

«Лебединую песнь» я теперь считаю делом далёкого-далёкого прошлого. И это несмотря на выход нового издания в твёрдой обложке, которое выглядит потрясающе и, надеюсь, выполнено по высшему разряду. Не так давно я получил письмо, адресованное Роберту «Мистеру Лебединая Песнь» Маккаммону. Ну так вот… Прежде всего позвольте сказать следующее: я очень-очень рад откликам читателей на «Лебединую песнь»; рад, что книга продолжает рассказывать людям о надежде в мире, где слово «надежда» звучит как ругательство. Да, это здорово… И всё же я недоволен. Я хочу большего. Меня не прельщают ни деньги, ни слава, ни экранизации, ни статус знаменитости. Я хочу добиться большего от самого себя и не собираюсь позволить кому бы то ни было хоть на секунду поверить, будто «Лебединая песнь» станет лавровым венком у меня на голове.

Я намереваюсь написать книги и получше. Как намереваюсь написать и не такие хорошие. Но главное — я намерен писать разнообразные книги. Многие люди присылали мне письма с настойчивой просьбой сочинить продолжение «Лебединой песни». Большинство своих книг я оставляю открытыми для продолжений — не для того, чтобы иметь возможность их написать, но чтобы читатели могли сами, в своём воображении, продолжить сюжетную канву. Продолжения всегда хуже первоисточника, и редкие из них не вызывают разочарования. Сказав это, я также должен сообщить, что вынашиваю мысль, написать продолжение «Часа волка» — через три или четыре года. Я бы хотел сделать это, поскольку получал истинное удовольствие, работая над оригиналом; поскольку я мог бы рассказать нечто новое и поскольку мне, возможно, было бы интересно создать серию книг, продолжающих сюжетную линию Майкла Галлатина, но уже в современном мире. Это будет далеко не «Час волка-2». Вы уж поверьте.

Для меня писательство — это величайшая свобода. Я не использую в работе планы или наброски. Как правило, я не знаю, что будет происходить между одной точкой повествования и другой, хоть я и вырабатываю так называемый «указатель сцен» — этакую дорожную карту произвольной формы. Писательство — это большое приключение, паломничество в неизвестность. Иногда странствие проходит в ночи, и тогда вы ненадолго теряете дорогу. Но, когда вы доберетесь до пункта назначения и увидите свет в окнах домов, вашу радость будет невозможно описать.

Некоторое время назад я почти было сдался. Мне до смерти обрыдло слышать, будто я — «Стивен Кинг для нищих», что «забрёл на территорию Кинга и Страуба» и что я плагиатор и халтурщик без собственного стиля. Я чуть было не послал всё к чёртовой матери, и какое-то время просматривал объявления о найме, пытаясь понять, чем ещё я мог бы заняться.

Когда я опустился на дно этого пруда, я понял, что больше ничего не умею — только писать. К добру иль к худу, но я был женат на писательстве и должен был продолжать заниматься любимым делом, что бы там мне ни говорили.

Итак, вот к чему мы пришли.

Я не всегда хотел писать романы ужасов.

Моя новая книга, «Моё!», не является романом ужасов в его сверхъестественной ипостаси, хотя, безусловно, представляет собой описание ужасов реального мира. Следующим я могу написать роман-фэнтези. Также у меня есть начальные наработки научно-фантастической книги. Я планирую создать историю любви (своего рода), действие которой развернётся в первом десятилетии 17-го века. А ещё я могу написать книгу о дальнейших приключениях детектива Дюпена — персонажа, придуманного Эдгаром По. Как бы то ни было, но суть в том, что писательство — это свобода. Свобода идти куда угодно, быть кем угодно, видеть что угодно и заниматься чем угодно — и я понятия не имею, где пролегает граница.