В феврале 1945 г. в одной из своих последних бесед с Мартином Борманом Гитлер отметил: «По несчастливой исторической случайности судьба распорядилась так, что я пришел к власти в тот же момент, когда у руля власти в Белом доме встал Рузвельт, ставленник мирового еврейства… Все погублено евреями, превратившими Соединенные Штаты в свой самый мощный бастион»[2083]. В последние месяцы войны Гитлера не оставляла мысль о ключевой роли, которую сыграл Рузвельт, разрушивший его планы по завоеванию Европы. Однако в 1933 г. США сыграли диаметрально противоположную роль. В момент, когда Гитлер пришел к власти, а Рузвельт вступил в должность, американскую экономику сотрясал последний опустошительный банковский кризис. Решение Вашингтона об отказе от золотого стандарта, принятое без учета международных последствий, уничтожило последний слабый шанс на создание единого международного фронта государств, который бы не допустил установления в Германии гитлеровского режима. Тот факт, что Гитлер захватил власть в момент временного отхода Америки от глобальных дел— оставившего Европу такой осиротевшей, какой она еще не была после окончания Первой мировой войны, – был необыкновенно важен.

Гитлер, решительно не согласный со стратегией Штреземана по отношению к Соединенным Штатам, ни в коей степени не закрывал глаза на изменения, охватившие мир в 1920-х гг. В своей «Второй книге», написанной в 1928 г., он с поразительной четкостью ставит ключевые стратегические вопросы: каким образом Германия, как европейское государство, должна реагировать на «угрозу глобальной гегемонии Северной Америки»? Как она может предотвратить экономическое и военное доминирование Америки, представляющееся неизбежным? Каким образом политическое руководство Германии должно отвечать на желания, пробужденные в ее населении примером Америки с ее богатством? Все это были, несомненно, злободневные вопросы. Более того, они не утратили актуальности и по сей день. Однако Гитлер дал на них взрывоопасные ответы. Он выступал против союза Германии с Соединенными Штатами и против заимствования американского образа жизни и методов производства. По его мнению, любая подобная попытка «американизации» привела бы к разочарованию и катастрофе. В конце концов, за Америкой стояли злобные силы мирового еврейства, рядящиеся в личину либерализма, капитализма и демократии. Он считал, что единственный адекватный ответ на вызов со стороны Америки – наделение немецкого народа достаточно большим «жизненным пространством», аналогичным тому, которым обладают Соединенные Штаты. Территории такого размера имелись только на востоке и их можно было добыть лишь путем завоевания. Как будто бы нет никаких оснований для сомнений в том, что эти завоевательные планы входили в число неизменных целей гитлеровского режима. Для Гитлера завоевательная война не была лишь одной из политических возможностей. Либо немецкая раса будет бороться за «жизненное пространство», либо она падет от рук своих расовых врагов.

Решение этой задачи требовало дипломатической стратегии и серьезных военных усилий, притом что как первое, так и второе в конечном счете опиралось на экономику. Центральной темой любой работы об экономической истории гитлеровского режима должна служить мобилизация, принявшая колоссальные масштабы. На фоне военно-промышленного комплекса различные шаги по созданию рабочих мест в гражданской экономике, предпринятые с июля по декабрь 1933 г., инициативы в сфере внутренней социальной политики и последовавшие неосуществленные проекты массового потребления были не более чем промежуточными мерами, которые могли приобрести реальное значение лишь после успешной завоевательной кампании. В любом случае было бы ошибкой полагать, что ремилитаризация немецкого общества навязывалась низам верхами, а большинство немцев предпочитало пушкам масло. В глазах многих миллионов граждан возрождение армии представляло собой однозначно самый успешный аспект внутренней политики режима, а коллективное массовое потребление вооружений являлось более чем достаточной заменой процветания частных лиц.

Как должно было стать очевидно из первой половины книги, перевооружение являлось важнейшей и определяющей силой, стоявшей за экономической политикой уже на самых ранних этапах. Все остальное приносилось в жертву этой цели. За шесть лет с января 1933 г. до осени Мюнхенского кризиса гитлеровский режим увеличил долю национального производства, достававшуюся вооруженным силам, с уровня, не превышавшего 1 %, почти до 20 %. Никогда прежде ни одно капиталистическое государство в мирное время не видело перераспределения национального производства в таких масштабах и с такой скоростью. Выполнению этой поразительной программы перераспределения, несомненно, способствовал одновременный рост объемов производства в стране. Дав работу 6 миллионам безработных, государство позаботилось о потребностях вермахта, в то же время обеспечив рост потребления и гражданских инвестиций. Однако глядя на современную богатую Германию, легко забыть о том, что в 1930-е гг. ее отделяло от зажиточности целое поколение и что большинству немцев был доступен лишь очень скромный уровень жизни. Перевооружение обошлось стране в большую цену, что ощущалось еще острее из-за нередко непомерных препятствий, создававшихся платежным балансом. Интересы производителей потребительских товаров и фермеров уже в 1934 г. были принесены в жертву перевооружению. С 1935 г. масло и мясо во многих немецких городах фактически нормировались. Начиная с 1938 г., когда расходы на армию достигли уровня военного времени, соотношение между потреблением и вооружениями становилось все более однобоким. То, что гитлеровский режим сумел добиться такого перераспределения ресурсов, говорит не о слабости и дезорганизации, а о том, что эта система отличалась чрезвычайной эффективностью при достижении своих ключевых целей. Более того, все это требует от нас ставить под сомнение те интерпретации гитлеровского режима, согласно которым у него не было прочной внутренней основы. Повторим: Третий рейх в условиях мирного времени переместил в военную сферу больше ресурсов, чем любой другой капиталистический режим в истории. И это преимущество в смысле мобилизации ресурсов национальной экономики сохранялось у него на протяжении всей последующей мировой войны.

Интервенции нацистского режима в экономику Германии— начиная от валютного контроля и кончая нормированием всех основных видов сырья и привлечением гражданских лиц к принудительным работам в мирное время – были настолько обширными, что возникает искушение сравнивать гитлеровскую Германию со сталинским Советским Союзом. Такое сравнение, несомненно, наводит на определенные мысли, указывая на своеобразный синтез милитаризации с внутренней социальной и экономической перестройкой, который, возможно, был необходим для осуществления гитлеровских амбиций. После становления США как мировой державы, произошедшего в начале XX в., только милитаризм в советском стиле сумел бросить серьезный и долгосрочный вызов их гегемонии. Более того, по сравнению со сталинским режимом гитлеровское государство вполне можно назвать «слабой диктатурой». Как мы уже видели, именно к этому выводу приходили такие хорошо осведомленные наблюдатели, как генерал Франц Гальдер, осенью 1941 г., когда завершилась крахом операция «Барбаросса». Самое существенное, что Третий рейх, в отличие от Советского Союза, воздерживался от решительной