– Тут я с тобой согласен. Мне тоже нужно вернуться в Субу. Вопрос в том, как это сделать?

– Очень просто – шаг за шагом. Кто нас остановит?

– Нет, тут все не так просто. О врагах мы ничего не знаем. В Беклу возвращаться нельзя. Если пойти на запад, в Палтеш, то снова попадемся Форниде. Вдобавок оружия у нас нет, здесь, в глуши, полным-полно разбойников и беглых рабов. Допустим, можно попросить у Майи денег и купить оружие…

– Так что же вы предлагаете, Анда-Нокомис?

– А вот об этом поговорим в другой раз. Сейчас тебе спать пора. Скажу одно – мы недалеко от верховьев Жергена. Если туда добраться и найти лодку, то…

В спальню вошла Клестида, укоризненно прищелкнула языком:

– Простите, что вмешиваюсь, но бедняжке нужен отдых, не то снова расхворается.

– Да-да, – кивнул Байуб-Оталь. – Я уже ухожу. Между прочим, Зан-Керель, лодки денег стоят. Но ты сейчас об этом не думай. Поспи лучше.

Прошла неделя. Зан-Керель окреп, сил у него прибавилось, и он горел нетерпением, как, впрочем, свойственно молодым людям живого и решительного нрава. Зирек однажды пошутил, что, будь у Зан-Кереля чуть больше сил, он бы голыми руками до основания разрушил темницу Дарай-Палтеша.

Майя погрузилась в глубокое уныние. Она предполагала, что Зан-Керель на нее рассердится (даже Сендиль ее об этом предупреждал), но по наивности недооценила его гнев и разочарование. Она надеялась, что он выслушает ее объяснения и все сразу поймет: молодые люди часто считают, что поступают честно и по справедливости, а окружающие по недомыслию не вникают в истинные причины их поступков. Снисходительное безразличие родных и близких, их глухота к твоим объяснениям становятся одним из самых горьких разочарований на пути к взрослению. Майя прекрасно помнила пылкие клятвы, которыми они с Зан-Керелем обменялись в Мельвда-Райне, и своим обещаниям оставалась верна, несмотря на новообретенное богатство, обожание горожан и толпы поклонников. Именно поэтому она отвергла завидное предложение Эвд-Экахлона и не заводила любовников, если не считать Рандронота, которого она ублажала лишь ради спасения Таррина. Майя искренне считала, что пожертвовала многим и доказала свою любовь к Зан-Керелю под угрозой неминуемой смерти, не убоявшись ни Кембри, ни Форниды. Вдобавок она, рискуя жизнью, спасла возлюбленного и своего повелителя.

Конечно же, Зан-Керель поймет, что она переплыла Вальдерру ради того, чтобы остановить кровопролитие и не допустить смерти тонильданцев. Ведь понял же это Нассенда!

Только сейчас Майя сообразила, что Зан-Керель считал все ее клятвы и обещания, все счастливые часы, проведенные в Мельвда-Райне, выбор кинжала и прочие удовольствия всего лишь хитроумным и расчетливым обманом с ее стороны. При мысли об этом ее охватывало горькое разочарование.

Ей также не приходило в голову – и от этого становилось еще больнее, потому что сама она отчетливо помнила каждый шепот, взгляд, прикосновение и поцелуй, – что Зан-Керель вообразит, будто бы она соблазнила его лишь ради того, чтобы выведать замыслы короля Карната. Ей помнилось, что возлюбленный сам все рассказал, не дожидаясь ее вопросов. Она не жалела о своем поступке и не собиралась просить за него прощения, – главное, что ей удалось предотвратить бессмысленную бойню. Разумеется, если он решил, что Майя с самого начала действовала хладнокровно, то эта мелкая подробность ничего не меняла, хотя и усугубляла Майино горе.

Кроме того, Майя недооценила глубину страданий Зан-Кереля: долгие месяцы в заточении, голод, страх, смерть товарищей, бесконечные угрызения совести – за все это он винил Майю, не в силах забыть о муках, перенесенных из-за нее. Разумеется, он не догадывался о Майиных страданиях, а она не собиралась ему о них рассказывать, – впрочем, и возможности ей не представлялось.

На следующий день она вышла покормить кур, и Байуб-Оталь, пользуясь тем, что поблизости никого не было, объяснил ей, что сейчас Зан-Кереля нельзя волновать, и посоветовал держаться от него подальше. Майя согласно кивнула и холодно, в почтительных выражениях извинилась за недавнюю несдержанность и за оскорбление своего законного повелителя. Байуб-Оталь отвесил учтивый поклон и удалился.

Вдобавок с чисто женским упрямством Майя считала, что ни в коем случае не должна делать первый шаг к примирению. Если Зан-Керель захочет с ней поговорить, она согласится, но сама не станет искать случая для объяснений.

И все же в глубине Майиной души жила смутная надежда, как неясное свечение в водах Тихого океана, называемое полинезийцами «те лапа», с помощью которого мореплаватели определяют путь к суше в безбрежном темном пространстве. Разум мужчины подчиняется строгому порядку, пусть и не всегда успешно; а разум женщины – микрокосм, управляемый древними первозданными инстинктами, во власти которых смена времен года, движение звезд, пути ветров и перелетных птиц. Майя, не догадываясь об этом, подспудно понимала, что творится в душе Зан-Кереля, хотя сам он этого не осознавал: его гнев таил в себе неудержимое, бессознательное желание и неизгладимые воспоминания о том, что в Мельвда-Райне он наконец-то встретил девушку, во всем равную ему самому, которая странным образом дополняла его; любовь к ней стала великой честью, а не пустой прихотью. Боги избрали Майю спутницей его жизни, однако он страшился этого, предпринял все возможное, чтобы сейчас не подпускать ее к себе, и скрывал свои чувства от себя самого. Все это Майя замечала мельком, неосознанно – так перелетная птица, измученная бурями и ураганами, различает сквозь пелену грозовых туч неясные очертания Ориона или Южного Креста.

Клестида, конечно же, заметила мучения несчастных влюбленных, но не приставала к Майе с расспросами и, не догадываясь об истинной подоплеке, считала, что чем скорее Зан-Керель выздоровеет, тем быстрее они помирятся, а потому относилась к обоим с заботливым участием.

Дней через пять Зан-Керель оправился; смышленый и бойкий нрав (именно за это юношу приблизил к себе король Карнат) не позволял ему сидеть без дела. Он занялся изготовлением оружия и живо соорудил три лука и несколько десятков стрел, хоть и без железных наконечников, но остро заточенных и закаленных в огне так, что они без труда могли пронзить плоть, не защищенную кожаным доспехом. После этого он сделал три деревянных копья.

– Все лучше, чем ничего, – объяснил он Анда-Нокомису. – А потом, может, кинжалы раздобудем.

Спустя несколько дней Зан-Керель решил разведать местность за пределами усадьбы и уговорил Зирека пойти с ним.

– Вдвоем сподручнее, – сказал он Байуб-Оталю. – А вы здесь оставайтесь, субанскому бану незачем по лесам шастать.

Байуб-Оталь с улыбкой согласился, но попросил катрийца не изнурять себя дальними походами. Майя, развешивая белье во дворе, подслушала их разговор, и поняла, что Зан-Кереля ничто не остановит.

Зан-Керель и Зирек вернулись к вечеру, когда Майя с Клестидой занялись починкой одежды. Пока усталых разведчиков кормили ужином, Майя тихонько сидела в уголке, не поднимая глаз.