Горе усугублялось и разочарованием: казалось, равнодушие и холодность Эльвер-ка-Вирриона воплощали в себе отношение бекланцев к несчастьям окружающих.

Кроме того, Майя боялась, что за беглецами отправят погоню. В усадьбе никого не интересовала ни участь Беклы, ни судьба Кембри и Эркетлиса. Керкол наотрез отказывался расспрашивать соседей. Теперь Секрон наверняка узнал об убийстве Рандронота – а вдруг он решил, что в смерти лапанского владыки виновата Майя? (Ей и в голову не приходило, что Огма, свидетельница жуткого преступления, расскажет, что произошло на самом деле.) А если Форнида с Хан-Глатом уже разгромили лапанцев, то благая владычица все силы приложит к тому, чтобы отыскать Серрелинду, и Эвд-Экахлон не станет ей препятствовать. Нет, единственной надеждой на спасение для Майи – для всех пятерых беглецов – была победа Сантиль-ке-Эркетлиса над войском Кембри. Вся Бекла, не исключая наивной простушки Серрелинды, оказалась дутой пустышкой, под внешним блеском которой таились убийства, предательство и жестокость. Прав был Нассенда, назвав столицу империи злокозненным местом. Пристыженная Майя решила навсегда забыть о городе и обо всем, что с ним связано, но вот забудет ли город о Серрелинде?

Вскоре стала понятна причина неразговорчивости Керкола – он ухитрился уклониться от воинской повинности и больше всего боялся, чтобы его не отправили в ополчение. Майя догадывалась, что бекланским властям сейчас не до этого, но Керкол об этом не подозревал, чем и объяснялось его настороженное поведение. На самом деле хозяин усадьбы был добродушным малым и, несмотря на страду, находил время посидеть у постели Зан-Кереля, которого ни на миг не оставляли без присмотра.

Поначалу казалось, что Зан-Керель не жилец на этом свете. У него не осталось сил сопротивляться недугу, изнурявшему тело и разум. Зан-Керель не мог ни есть, ни пить, не понимал, где и с кем он, не спал по-настоящему, а лишь беспокойно ворочался в забытьи, бормоча что-то невразумительное, и не откликался, когда с ним заговаривали.

Майю охватило беспредельное отчаяние. Хуже всего было то, что она ни с кем не могла поделиться своим горем: Зирека она почти не знала, Мерисе объяснять бесполезно, Клестида, женщина добрая и отзывчивая, но простодушная, не поняла бы всей сложности Майиного положения и решила бы, что ее гостья просто-напросто хвастается своим знакомством со знатными особами – королем Карнатом и маршалом Кембри.

Поговорить по душам она могла только с Байуб-Оталем, но субанец держался отстраненно, с тем же учтивым, снисходительным равнодушием, которое так обижало и задевало Майю в те дни, когда он отверг ее наивные заигрывания. О дружеских отношениях оставалось только мечтать. Она не рассказывала ему о том, что произошло между ней и Зан-Керелем в Мельвда-Райне, однако подозревала, что он об этом знал, ведь они с Зан-Керелем провели долгие месяцы в заточении. Вдобавок зачем бы еще Майе рисковать жизнью ради освобождения катрийца?

Что бы ни делал Байуб-Оталь – сидел ли под деревом или медленно ковылял вдоль ручья, – он сохранял вид знатного господина или провинциального владыки. На пиршествах в верхнем городе Майя часто встречала таких важных особ, которые всегда вели себя с неизменной вежливостью, но к доверию не располагали, а уж утешения у них искать и вовсе никто не осмеливался.

Пятеро беглецов относились друг к другу настороженно, с недоверием и предубеждениями, будто глядя в мутную, взбаламученную воду илистого озера. Что ж, выбора не оставалось: придется ждать, пока ил осядет. Если бы Зан-Керель пошел на поправку, это помогло бы Майе больше, чем задушевная беседа с Байуб-Оталем.

Впрочем, хворь постепенно отступала. Стало понятно, что Зан-Керель не умрет: он начал есть, много и спокойно спал, осунувшееся лицо округлилось, но все же он до сих пор никого не узнавал и ни с кем не разговаривал. Майю больше всего тревожило, что к нему не вернется ясность рассудка, однако она всецело полагалась на волю богов. (В молодости легко жертвовать собой, не задумываясь о будущем.) В Мельвда-Райне Майя встретилась с очаровательным юношей и всем сердцем полюбила его. Теперь она надеялась, что сможет его выходить – если он поправится, ей будет чем гордиться, – но в глубине души опасалась, что разум к нему не вернется, и молила богов избавить его от страшной участи, ведь из всех людских недугов с безумием смириться труднее всего: оно лишает человека веры в божью милость.

– Как он там?

– Бедняжка твой? На поправку идет. Паренек за ним приглядывает.

Клестида подошла к очагу, где на тяжелой цепи висел бронзовый котел – предмет ее законной гордости; в крестьянских домах такой роскоши не бывало. Недавно Керкол с Блардой поймали на жнивье двух зайцев. Клестида освежевала, выпотрошила и разделала добычу, а теперь, добавив мясо в котел, зачерпнула похлебку деревянной ложкой и с наслаждением причмокнула:

– Наваристо! Сейчас еще брильонов добавлю, и ужин готов. Возьми, отнеси бедняжке.

– Да, конечно, – кивнула Майя.

– Он там с пареньком разговаривает, – добавила Клестида.

– Как – разговаривает?! – ошеломленно воскликнула Майя, уставившись на нее.

– Да вот так и разговаривает. Паренек сказал, что полегчало ему.

– Ох, правда, что ли?!

– Я так и знала, что ты обрадуешься, – улыбнулась Клестида, наполнила плошку похлебкой и вручила Майе.

Они понимающе переглянулись – до сих пор хозяйка ничем не показывала, что ей известно о Майиных чувствах. Майя взяла плошку с дымящимся ароматным варевом и осторожно пошла по узкому коридору к спальне.

Из-за приоткрытой двери слышались голоса: Зан-Керель и Зирек. Майя счастливо вздохнула. Конечно же, не Зиреку, а ей следовало первой заговорить с Зан-Керелем, но сейчас, наверное, не стоит волновать больного. Майя остановилась, стараясь сдержать дрожь.

– Не бойтесь, Форниды здесь нет, – успокаивающе произнес Зирек.

– Ее убили? – чуть слышно прошептал Зан-Керель.

Слабый голос, будто знакомая мелодия или памятный аромат, всколыхнул в Майе воспоминания о благословенной ночи в Мельвда-Райне.

– Не знаю, – ответил Зирек. – Она в Бекле осталась.

Зан-Керель помолчал, обдумывая услышанное.

– А мы не в Бекле…

Зирек, должно быть, кивнул.

– Где мы? – немного погодя спросил Зан-Керель.

– В безопасности, среди друзей. Волноваться больше не о чем. Вы отдохните пока, вам сил набраться надо, вы очень ослабели.

Молчание затянулось, как будто Зан-Керель решил последовать совету. Майя на цыпочках подошла к порогу.

– А где Анда-Нокомис? – встревоженно выдохнул Зан-Керель.

– Кто?

– Субанец… сухорукий.

– Он тоже с нами.

– Так где мы? С Эркетлисом?

– Нет, но здесь бояться нечего. Вы отдыхайте. Поспите еще чуток…

– Я посплю, если скажешь мне, где мы, – повелительным тоном произнес Зан-Керель.