прижимал к груди с жадностью скряги, ощупывающего в кармане пачку банковых билетов. Ночью я целовал конверт, скрывавший наставления Анриетты, эту таинственную эманацию ее воли, целовал незримые слова, начертанные ее рукой, ведь, прочтя их, я мысленно услышу любимый голос и он зазвучит в сосредоточенном молчании моей души. Да, я всегда читал ее письма так же, как прочел это первое письмо, — лежа в постели среди ночной тишины; не понимаю, как можно иначе читать письма, написанные возлюбленной; однако встречаются недостойные любви мужчины, которые примешивают к таким письмам дневные заботы и то откладывают их, то вновь принимаются за чтение с отвратительным безразличием. И вот, Натали, в ночном безмолвии раздался чудесный голос, и предо мной предстал возвышенный образ моей Анриетты, указавшей мне путь на том перекрестке, где я находился.

Какое счастье, мой друг, — писала она, — собирать одну за другой крупицы моего опыта, чтобы вооружить вас против опасностей светской жизни, среди которых вам придется умело вести свою ладью! Я испытала дозволенные радости материнской любви, посвятив несколько бессонных ночей заботам о вашей судьбе. Я писала фразу за фразой это письмо, мысленно переносясь в ту жизнь, которая вас ожидает, а иногда подходила к окну своей спальни. При виде башен Фрапеля, озаренных луной, я говорила себе: «Он спит, а я бодрствую ради его блага». Это было восхитительное ощущение, напомнившее мне первые счастливые минуты в жизни, когда я любовалась Жаком, уснувшим в колыбели, и ждала его пробуждения, чтобы дать ему грудь. Разве вы не дитя, которое надо поддержать, внушив ему некоторые правила, ведь вы были лишены этой духовной пищи в отвратительных коллежах, где вам столько пришлось выстрадать! Кому же, как не женщине, надлежит протянуть вам руку помощи? Поверьте, многие мелочи влияют на успех в свете, они подготовляют и обеспечивают его. Не будет ли духовным материнством, если я передам свой жизненный опыт мужчине, который станет руководствоваться им в своих поступках? Даже если мне случится высказать здесь ошибочные суждения, разрешите мне, дорогой Феликс, придать нашей дружбе то бескорыстие, которое должно освятить ее: разве, отпуская вас в Париж, я не отказываюсь от вас? Но я так сильно люблю вас, что готова пожертвовать своими радостями ради вашего прекрасного будущего. Вот уже скоро четыре месяца, как я постоянно размышляю из-за вас о законах и нравах нашей эпохи. Беседы с моей тетушкой, ее мысли, которыми я делюсь с вами по праву, ибо вы заменяете ее подле меня, события из жизни г-на де Морсофа, слова моего батюшки, прекрасно знакомого с королевским двором, самые важные и самые незначительные обстоятельства — все это сразу всплыло у меня в памяти, чтобы послужить на пользу моему приемному сыну, который вступает в свет почти в полном одиночестве и собирается путешествовать без проводника по стране, где иные гибнут, безрассудно проявив свои хорошие качества, а другие преуспевают, умело пользуясь своими пороками.

Прежде всего выслушайте мое мнение об обществе в целом, я излагаю вам его вкратце, ибо вы поймете меня с полуслова. Мне неизвестно, Божественного ли происхождения общество или оно создано человеком, мне неведомы также пути его развития; единственное, что достоверно, — это его существование. Стоит ли вам приобщиться к жизни общества, вместо того чтобы жить в уединении, и вам придется принять условия, в которые оно вас поставит: между обществом и вами будет как бы заключен контракт. Получает ли современное общество от человека больше, нежели дает ему? Да, вероятно. Не ждет ли человека в обществе больше обязанностей, чем привилегий, не покупает ли он слишком дорогой ценой получаемые преимущества? Эти вопросы касаются законодателя, а не отдельной личности. По-моему, вы должны безропотно подчиниться общему для всех закону, даже если он ущемляет ваши интересы. Каким бы простым ни казался этот принцип, применить его не так-то легко: он похож на живительный сок, который должен проникнуть в мельчайшие капилляры фруктового дерева, и тогда крона зазеленеет, цветы разовьются и появятся такие прекрасные плоды, что они вызовут всеобщее восхищение. Не все законы, дорогой, занесены в книги; нравы и обычаи тоже создают законы, и самые важные из них менее всего известны. Для этого кодекса не существует ни законоведов, ни трактатов, ни школ, хотя вы подчиняетесь ему во всем — в поступках, словах, жизни, в том, как вы ведете себя в свете или добиваетесь успеха. Стоит нарушить эти неписаные законы, чтобы остаться в низу социальной лестницы, вместо того чтобы подняться на ее верхнюю ступень. Пусть даже вы встретите в этом письме много общих мест, позвольте мне все же изложить вам мои женские правила.

Тот, кто руководствуется теорией личного благополучия, ловко завоеванного за счет других, впадает в роковую ошибку и неизбежно приходит к выводу, что все блага, приобретенные им негласно, в обход законов, принадлежат ему по праву, хотя он и наносит этим ущерб обществу или отдельной личности. Согласно этой доктрине, искусный вор подлежит оправданию, женщина, тайно нарушившая долг, пользуется уважением и счастьем. Убейте человека, но так, чтобы в руках правосудия не было ни одного доказательства этого злодеяния, и ваш поступок будет считаться прекрасным, если он принесет вам корону вроде короны Макбета. Ваши интересы становятся, таким образом, высшим законом, и вся трудность заключается лишь в том, чтобы преодолеть без свидетелей и улик те препятствия, которые нравы и законы ставят между вами и вашими желаниями. Для того, кто рассматривает общество с этой точки зрения, вопрос о карьере, мой друг, сводится к участию в азартной игре, где на карту поставлены миллион или каторга, высокий политический пост или бесчестье. Да вдобавок за карточным столом не хватает места для всех игроков, и надо обладать незаурядной ловкостью, чтобы сделать свой ход. Я не говорю с вами ни о вере, ни о чувствах; здесь речь идет о пружинах неумолимой машины, действие которой только и интересует людей. Дорогое дитя моего сердца, если вы разделяете мое отвращение к этой преступной теории, то примените к обществу, как и все здоровые духом люди, лишь теорию долга. Да, все члены общества имеют тысячи различных обязанностей друг перед другом. По-моему, герцог и пэр гораздо больше обязаны ремесленнику и бедняку, чем бедняк и ремесленник обязаны герцогу и пэру. Чем больше преимуществ предоставляет человеку общество, тем серьезнее должны быть и его обязанности, причем этот принцип одинаково справедлив и в торговле, и в политике, где размер получаемой выгоды зависит от количества затраченного труда. Каждый платит свой долг обществу, как