Встречается в литературе (преимущественно в научно-популярных изданиях) некоторая идеализация медицинских сестер, являющаяся следствием некритичного отношения к источникам. Так А. В. Срибная, признавая проникновение на фронт в качестве сестер милосердия легкомысленных девиц, считает это исключением из правила и полагает, что дискредитация образа медсестры происходила в тылу из‐за сплетен и слухов, тогда как «люди, непосредственно видевшие работу сестер на войне, относились к ним с благоговением»[2039]. Автор считает, что наиболее достоверную информацию об отношении к сестрам милосердия можно почерпнуть из слов врачей, раненых солдат, представителей Красного Креста и военных корреспондентов. Оставим на совести Срибной утверждение, что сотрудники Красного Креста, равно как участвовавшие в конструировании патриотической мифологии корреспонденты, предоставили историкам «наиболее достоверную информацию». Показательно то, что сами врачи и раненые солдаты зачастую описывали картины распутства сестер, до которых не могли додуматься фабриканты тыловых сплетен. Впрочем, противоречивые оценки поведения медсестер отчасти были вызваны разными представлениями современников о долге, морали, нравственности, месте и роли женщины в обществе. Противники эмансипации склонны были сильно преувеличивать неблаговидное поведение сестер милосердия. Нужно также заметить, что процент легкомысленных медсестер на фронте не столь важен — важно, что дискредитирующих случаев поведения было достаточно для формирования в массовом сознании определенного образа, вступавшего в противоречие с официальной пропагандой.

Разные источники подчас рисуют идентичные картины поведения медсестер на фронте, а их корреспонденция раскрывает подлинные мотивы «романтических душ». Молодой врач Ф. О. Краузе не без презрения отзывался о санитарках, умудрявшихся кокетничать с офицерами даже на вокзалах во время погрузки раненых: «А на платформе гуляют „сестры милосердия“ из местного общества (как ненавижу я этих глупых пустых барышень, рисующихся Красным Крестом), около них увиваются кавалеры из военных и нашей братии. Подойдут к носилкам, бросят пустой любопытный взгляд на страдающих и, виляя задом, грациозно поплывут дальше, кокетливо улыбаясь»[2040]. Практически идентичную картину из окна поезда наблюдал студент-вольноопределяющийся В. Арамилев (И. Зырянов): «На перронах разгуливают целыми группами сестры милосердия. Сестры отчаянно кокетничают с офицерами, поставщиками, земгусарами, интендантами. Быстро знакомятся. Вслух, во всеуслышание объясняются мужчины в любви… Отношения между полами тоже „упростились“»[2041]. Изменение нравов отмечали многие современники, говорили даже о некоем «половом психозе», охватившем российское общество в годы войны, причем невзирая на сословные различия: «А все женщины сейчас охвачены небывалым половым психозом и мистицизмом. Почва благодарная. Но особенно двор, двор!» — обсуждали солдаты в 1916 г. слухи об «успехах» Г. Распутина при дворе[2042].

В ноябре 1914 г. в Москве обсуждали слух о конфликте главнокомандующего великого князя Николая Николаевича и его племянника великого князя Кирилла Владимировича. Якобы последний «обзавелся гаремом из так называемых сестер милосердия». Когда Николай Николаевич лично убедился в этом, то схватил хлыст и отстегал «племяша», после чего отдал приказ по армии, «чтоб на передовой линии ни одной сестры милосердия не было»[2043].

В силу возрастных особенностей в определенную «зону риска» попадали молоденькие гимназистки — главный «резерв» медсестер для фронта. Изучение их перлюстрированной корреспонденции показывает довление романтических мотивов, вызванных психологической незрелостью, возможно чрезмерной увлеченностью бульварной литературой. Не случайно многие «блюстители нравственности» в последней видели причину упадка нравов, развращения молодого поколения, призывая к ее запрету. Литература, действительно, отражает многие психологические веяния эпохи, однако едва ли ее запрет способен как-то повлиять на проходящие в социуме процессы, связанные с ростом женского образования, овладение «мужскими» профессиями, общей эмансипацией. Именно к последней относятся появившиеся новые формы межполовых отношений. Кроме того, обычная городская среда ограничивала свободу общения молоденьких девушек и мужчин, в то время как на фронте любые барьеры разрушались, что воспринималось как более легкий способ найти себе пару. Одна сестра милосердия писала домой в Москву в январе 1916 г., рисуя свою жизнь в самых ярких красках, передавая атмосферу постоянного веселья и кутежа: «Живем здесь куда лучше, чем в Москве, веселье царит во всю; все балы, да разные приглашения. Готовит нам повар Московской гостиницы, украшает стол разными фигурами из дорогих продуктов и если бы не служба, то осталось бы надолго. Предложений масса, ухаживают за мной все. Лизе передайте поклон и скажите, что если желает выйти замуж за богатого человека, пусть едет скорее сестрой на войну»[2044]. Обделенные вниманием мужчин и подарками в мирной жизни девушки, став медсестрами, почувствовали свой новый, более высокий социальный статус, который позволял им войти в сообщество избранных: «За мною здесь много ухаживают, чиновники из союза дарят мне цветы, духи; ах, как все это приятно»[2045].

Правда, существовали принципиальные гендерные различия во взглядах на то, как и с кем медсестрам следует проводить время. Если для части девушек это был всего лишь легкий флирт, поднимавший их самооценку, то для некоторых неопытных офицеров — любовь на всю жизнь. Из-за дам сердца вспыхивали нешуточные конфликты, иногда кончавшиеся самоубийством или убийством. Опять-таки, кого-то это лишь интриговало, отвлекало от рутинной скуки и забот по уходу за ранеными. «А меня чуть было не зарезали как теленка и хотели обязательно застрелить. Влюбился в меня грузин-прапорщик, меня приревновал и хотел убить за то, что я его не люблю. Ужасно. За меня заступились и я тут то и сама влюбилась в защитника. Милые девчонки, как он хорош, зовут его Юрий, только он женат и имеет ребенка. Ну да это ничего. Мы с ним в Тифлисе очень весело провели время, а прапорщику показала длинный нос… Вообще здесь очень хорошо. Мужчины по нас сходят с ума, масса интересного, тут уж не до дела. Есть дела более интересные», — писала сестра милосердия из 25‐го Восточно-Персидского отряда Всероссийского Земского союза в августе 1916 г.[2046] Прапорщик Валентин Полянин из 15‐го стрелкового Е. В. Николая I Короля Черногорского полка писал в Киев не позднее марта 1916 г.: «Милая Оленька. Я уже давно на позиции и очень скучаю по Киеву… Офицеры молодые и старые гуляют, ухаживают за „офицерскими дамами“ (крестьянскими девушками)… Приезжают „сестры“, но из‐за них происходят чуть ли не драки, ревность пробуждается не только у холостых, но и женатых и старых офицеров. Дело чуть-ли не доходит до дуэли. Вот вчера, например, устроили бал, было несколько сестер, конечно, офицеры выпили… Под звуки вальса падали, пели, орали, шумели. Сестры с к-ром батальона оставили бал, офицеры обиделись, подняли такую стрельбу из револьверов, как будто пошли в наступление…»[2047]