— Да, — сказал мистер Вантош. Все молчали. — Да, — повторил мистер Вантош. — Значит, мне придется либо купить Неда, либо продать вам Коппермайна. — Все молчали. — Можешь ты еще раз заставить его прийти первым?

— Тогда заставил, — ответил Нед.

— Я говорю — еще раз, — сказал мистер Вантош. Все молчали. — Прист, — сказал мистер Вантош, — вы верите, что он еще раз может заставить лошадь прийти первой?

— Да, — ответил дед.

— И сколько вы ставите на эту веру? — Все молчали.

— Вы меня как банкира спрашиваете? — спросил дед.

— Скажем, как обыкновенного натурального провинциала из северо-западного Миссисипи, проводящего обыкновенные, натуральные, богом данные и конституцией Соединенных Штатов утвержденные каникулы среди толстосумов юго-западного Теннесси, — сказал полковник Линском.

— Хорошо, — сказал мистер Вантош. — Ставлю Коппермайпа против Недова секрета — один заезд в одну милю. Если Неду удастся заставить Коппермайна обогнать Линскомова вороного, мне достается секрет, а вам — Коппермайн. Если Коппермайн проигрывает, секрет мне ни к чему, и тогда вы можете взять или не взять Коппермайна за пятьсот долларов.

— То есть если он проиграет, я могу получить Коппермайна за пятьсот долларов или за те же деньги не брать его, — сказал дед.

— Совершенно верно, — сказал мистер Вантош. — А чтобы дать вам шанс отыграться, ставлю два доллара против одного, что Неду не удастся заставить этого коня прийти первым. — Все молчали.

— Значит, я должен либо его выиграть, либо купить, хочу я того или не хочу, — сказал дед.

— Либо вы никогда не были молодым, — сказал мистер Вантош. — Попробуйте вспомнить. Вы среди друзей, забудьте хоть на время, что вы банкир. Попробуйте. — Все молчали.

— Два с половиной, — сказал дед.

— Пять, — сказал мистер Вантош.

— Три с половиной, — сказал дед.

— Пять, — сказал мистер Вантош.

— Четыре с четвертью, — сказал дед.

— Пять, — сказал мистер Вантош.

— Четыре с половиной, — сказал дед.

— Четыре девяносто пять, — сказал мистер Вантош.

— По рукам, — сказал дед.

— По рукам, — сказал мистер Вантош.

Так что в четвертый раз Маквилли сидел на Ахероне, а я на Громобое (то есть Коппермайне), и они вскидывались и гарцевали позади все той же натянутой непрочной ненадежной джутовой веревки. Маквилли больше со мной не разговаривал, напуганный и оскорбленный, сбитый с толку и полный решимости; он понимал, что накануне произошло что-то, чего не должно было произойти, чего, собственно, не должно происходить ни с кем, а тем более с девятнадцатилетним парнем, который попросту старался победить в простых, как ему казалось, конских скачках, пусть и без соблюдения всех правил, но во всяком случае с уговором не прибегать к помощи черной магии. В этот раз мы не тянули жребий, кому где встать. Нам — Маквилли и мне — предложили выбирать, но Нед торопливо сказал: «Сегодня наплевать. Маквилли после вчерашнего надо самочувствие поправить, так пускай у какого столба хочет, у того и поправляет», от чего Маквилли, не знаю уж, со злости или по благородству, отказался, задав нам всем неразрешимую, по-видимому, задачу, которую находчиво разрешил распорядитель — выпущенный под залог убийца, сказав:

— А ну, ребята, скачки так скачки, становитесь за вашу веревку, где вам положено стоять.

В этот раз Нед обошелся без предварительной ворожбы или ритуала и не стал натирать Громобою губы. Я не говорю — забыл, Нед ничего не забывал. А значит, я проглядел, не уследил; во всяком случае время для этого уже прошло. И последних наставлений он мне тоже не давал; а впрочем, о чем он мог предупреждать? Накануне вечером мистер Вантош, полковник Линском и дед порешили между собой, что поскольку скачки сугубо частные и почти, можно сказать, принудительные, следует постараться самим и наказать всем причастным держать их в тайне Что в Паршеме было сделать не легче, чем удержать в тайне и в пределах выгона полковника Линскома вчерашнюю погоду, поскольку в Паршеме, в городишке, состоявшем из одной зимней гостиницы, и двух лавок, и помоста для погрузки и выгрузки скота, и узловой железнодорожной станции, и церквей, и школ, и ферм, разбросанных по всей округе, любые слухи, уже не говоря сведения о любых скачках, а тем более — повторных состязаниях тех же двух коней, — распространялись мгновенно, как погода. Так что сегодня все опять собрались здесь, включая судью — ночного телеграфиста, которому не мешало бы и поспать когда-нибудь, — числом меньше, чем накануне, но куда больше, чем того, судя по всему, хотелось бы деду и мистеру Вантошу, — засаленные шляпы, трубки, рубахи без галстуков, комбинезоны, — и наконец кто-то заорал «Пошел!», и веревка упала на землю, и мы ринулись вперед.

Мы ринулись, Маквилли, как всегда, успел вырваться на два корпуса вперед, пока Громобой сообразил, что скачки начались, и тогда пошел быстро и послушно и уже мог кое-как дотянуться до колена Маквилли и положить на него морду (если бы ему захотелось); правый поворот, противоположная прямая, мы с Маквилли поменялись мостами, сойдясь и разойдясь замедленным, плавным движением, нереальным, как во сне, знакомом, вероятно, тем, кто летает на самолетах сомкнутым строем; левый поворот, финишная прямая, я механически начал нахлестывать Громобоя за шаг до того места, где он мог вспомнить, что надо искать Неда; я жадно пробежал глазами лица вдоль ограды, выискивая Неда, и Громобой одолел всю прямую, не разбирая, куда скачет, тоже всматриваясь в несущиеся навстречу лица, но тоже напрасно; опять правый поворот, опять противоположная прямая, левый поворот и — прямая к финишу; я стал отжимать Громобоя от бровки к полю, откуда (пусть Ахерон уйдет еще дальше вперед, но зато не заслоняет нам вид) он разглядит все, что нужно. Но если он и увидел на этот раз Неда, то мне не сказал. И я не мог крикнуть ему: «Смотри! Смотри туда! Вон он!» Потому что Неда там не было: лишь пустая дорожка за натянутой веревкой, непрочной, словно процеженный или просеянный лунный луч; теперь Маквилли бешено нахлестывал Ахерона, и Громобой как зачарованный следовал за ними, отставая ровно на одну голову; если бы Ахерон нашел способ скакать со скоростью шестьдесят миль в час, мы скакали бы так же — отставая ровно на одну голову; если бы Ахерон вздумал остановиться в десяти шагах от столба, мы бы остановились тоже — на одну голову дальше. Но он не остановился. Мы продолжали скакать, по-прежнему спаренные, но немного наискось, как слегка перекошенная, слабо схваченная болтами конструкция; вот и финиш; мы с Маквилли снова разговаривали, вернее он с каким-то людоедским ликованием гоготал, обернувшись ко мне — «го-го-го-го-го!», замедляя шаг, но не останавливаясь, направляясь