и щеки о холодное стекло.

— Оля, спать.

— А мама?

— Мама нас бросила. — Плечи отца вдруг задрожали, голова упала на стол, и он зарыдал, закрыв лицо руками. — Мама больше не придет.

С того дня началась новая, странная и печальная жизнь. Мамы не было. Мама не возвращалась. Отец даже запрещал вспоминать о ней.

— Она нас забыла, и мы ее забудем, — говорил он, целуя Олю. — Ты увидишь, как мы будем счастливы с тобой. Она нам совсем не нужна. Она скверная.

Оля молча и недоверчиво слушала отца.

Нет, мама не могла ее забыть. Нет, мама хорошая. Ах, если бы можно было убежать к ней.

Сердобольная соседка по комнате одевала и кормила теперь Олю. Она даже старалась рассказывать ей сказки. Но Оля не слушала. Она целыми днями стояла на стуле, прилипнув к холодному стеклу, — а вдруг она увидит маму.

В сочельник соседка с утра забрала Олю в свою комнату.

— Подожди, подожди, Олечка, — говорила она, гладя ее по голове. — Вот увидишь, что вечером будет.

— Что будет?

— Уж такое, такое, — соседка развела руками, — что и описать нельзя.

Олино сердце громко стукнуло в груди. Оля поняла: мама вернется. Она больше ни о чем не расспрашивала. Она села в угол и молча, не двигаясь стала ждать вечера.

Когда уже совсем стемнело и зажгли лампы, соседка надела на Олю новое красное платье и причесала ее. Наконец кто-то три раза тихо постучал в дверь.

— Идем. — Соседка как-то таинственно смотрела на Олю и взяла ее за руку.

Оля вся дрожала. От волнения ноги не слушались и было трудно идти. Сейчас, сейчас она увидит маму.

Они молча прошли по длинному, плохо освещенному коридору. Дверь широко распахнулась перед ними. Посреди комнаты, сияя огнями и золотыми украшениями, стояла большая елка. Рядом с ней на столе сидел белый плюшевый медведь. Тут же стояла тарелка со сладостями, ваза с апельсинами. Новые шерстяные чулки свешивались со стола.

Оля остановилась на пороге, растерянно оглядываясь.

Соседка легко толкнула ее:

— Это все тебе. Иди благодари папочку. Совсем ошалела от радости.

Отец вышел из-за елки, улыбаясь, и протянул руки:

— Олечка, ну же?..

Но Оля даже не взглянула ни на него, ни на елку, ни на медведя.

— Где? где? где? — Она вбежала в комнату, обогнула елку, заглянула за шкаф.

— Что ты ищешь, Олечка?

— Где мама? — крикнула Оля, — Где мама, где?

Отец взял ее за руку:

— Кто тебе сказал, что мама здесь? Не думай о ней. Вот смотри, какой мишка красавец.

Но Оля вырвала свою руку из пальцев отца:

— Мама! Где мама? Куда ее спрятали?

Отец рассердился и топнул ногой:

— Да перестанешь ли ты, гадкая девчонка?!

Оля снова обежала всю комнату, заглянула под стол и за шкаф.

— Мама, мама! — звала она.

Смущенная соседка старалась ее успокоить:

— Олечка, это тебе чулочки. Видишь, какая елка, а наверху звезда.

Оля вдруг поняла, что мамы нет. Она упала на пол и, забившись, закричала и заплакала.

Соседка подняла ее и стала быстро укладывать в постель. Оля затихла и только всхлипывала.

Отец тушил свечки на елке.

— Вот полюбуйтесь. Обрадовал дочку. Из-за этой проклятой елки, из-за этого медведя я две ночи сверхурочно работал.

Соседка сокрушенно и сочувствующе кивала:

— Не огорчайтесь так. Она еще маленькая. Она забудет. Через год и не вспомнит о матери.

Но Оля не забывала. Она ждала, она знала — мама вернется. Она мечтала, стоя у холодного окна: вот, как в сказке, в серебряных санях, запряженных белыми длинногривыми лошадьми, подъедет мама. Она выйдет из саней в сверкающем серебряном платье, в белой шубе с развевающимися перьями. Она быстро взойдет по лестнице. Оля побежит к ней навстречу, мама поднимет ее на руки, распахнув шубу, прижав ее к груди, к холодному, сверкающему платью, и будет целовать ее холодными красными губами. Они сядут в сани, лошади дернут, снег взовьется из-под копыт. От холода, от ветра, от счастья станет трудно дышать. Мамины руки будут крепко держать ее. Мамины губы будут нежно целовать ее. И они понесутся по белому, серебряному, широкому снегу все быстрей и быстрей, все дальше и дальше. В Россию, в Москву.

Оля вздохнула и широко открытыми глазами стала внимательно смотреть вниз, не едет ли уже мама в серебряных санях. Но внизу на улице проехало только такси. Торговка толкала с трудом нагруженную зеленью тележку. Из подворотни шмыгнула черная кошка. Нет, сейчас мама и не могла приехать. Мама приедет в особенный день, в праздник.

И этот праздник настал. В сущности, день был совсем обыкновенный, серый, туманный и среда. Но это все-таки был праздник.

Отец уже ушел на завод. Соседка еще не приходила одевать Олю, и Оля спала, подложив кулачок под щеку.

— Олечка, — тихо раздалось над самым ее ухом.

От звука этого тихого, нежного голоса Оля сразу открыла глаза. Перед нею стояла мама. Такая, как в сказке, такая, как она мечтала. Она стояла, наклонившись к Оле. Только шуба на ней была не белая, а золотистая, и перья не свешивались со шляпы. Но так было еще красивее. И на груди, на золотистом шелку, сверкали белые ледяные камни.

— Олечка. — Мама опустилась на колени и стала жадно целовать Олины плечи, руки и ноги. — Деточка моя, наконец. Как ты похудела, побледнела. Ты скучала по мне?

Оля обхватила ее шею:

— Я ждала тебя, мамочка.

Мама, смеясь и плача, вынула ее из постели:

— Теперь уже никогда не расстанемся.

Она торопливо надела на нее красное платье.

«Какое безобразное, сейчас же другое купим». Дрожащими пальцами зашнуровывала Олины сапожки и, закутав ее в свою шубу, понесла вниз по лестнице.

Внизу стояла хозяйка отеля, загораживая им дорогу.

— Мадам, я не могу позволить унести ребенка.

Веки Анны Николаевны забились, как крылья бабочки, по щекам побежали слезы.

— Ради бога, умоляю вас, ради бога… — Она протянула хозяйке свою сумочку. — Возьмите. Я пришлю вам еще завтра. Только позвольте.

Хозяйка громко высморкалась.

— Хорошо, идите, мадам. Я не имею права. Но я сама мать.

Дверь распахнулась перед ними. Но не серебряные сани, а длинный черный автомобиль стоял перед подъездом. Значит, так и надо. Так еще лучше, смутно мелькнуло в Олиной голове. Шофер помог им сесть. Дома и улицы побежали перед глазами. Мамины руки крепко обнимали Олю, мамины губы нежно целовали ее. Все было так, как она мечтала. Только не было ни холода, ни снега.

Автомобиль остановился. Анна Николаевна ввела Олю в магазин.

Улыбающиеся приказчицы поставили Олю на прилавок, как куклу, и стали быстро снимать с нее