Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Две зимы назад, после смерти Векури, кровной матери Чумо и Кватевы, Чумо-Кожевница заявила о своем праве. На похоронах Векури играл старый, древний керастион, передававшийся еще от ее прародительниц, но, закончив играть, Музыкант уложил его на рогожу, которой выстелили могилу Векури, ибо накануне ночью Чумо сняла кожу с левой руки покойницы и взялась за дело, затянув песнь Кожевников, песнь силы, в которой просила умершую мать вложить свой голос, свою песнь в инструмент. Чумо сохранила и обработала этот кусок кожи – натерла секретными составами, обернула вокруг глиняного цилиндра, чтобы выдубить, увлажнила, пропитала жиром, придала форму, а когда глина превратилась в порошок, выколотила ее из получившейся трубки, которую после очистила, разгладила, пропитала особыми маслами и вылощила. Только самые лучшие из Кожевников, самые закаленные и воистину не ведающие стыда, получают эту привилегию – создать керастион из кожи матери. Чумо воспользовалась своим правом без страха и сомнений. Работая с кожей, она много раз представляла, как Музыкант во главе похоронной процессии играет на флейте, сопровождая ее дух к могиле. Она гадала, кто из Музыкантов это будет и кто проводит в последний путь ее саму. Ей и в голову не приходило, что керастион сыграет на похоронах Кватевы прежде, чем на ее собственных. Разве могла она подумать, что он, такой молодой, гораздо младше ее, умрет первым?
Он убил себя, не вынеся стыда. Вскрыл вены на запястье самодельным резцом по камню. Смерть не запятнала его стыдом – Кватеве не оставалось ничего иного, кроме как покончить с собой. Его поступок не влек за собой ни наказания, ни очистительных обрядов.
Пастухи нашли пещеру, где Кватева прятал их – большие куски мрамора, которые он откалывал от стен и превращал в копии своих же песчаных скульптур, священных творений, созданных для праздника Солнцестояния и обряда Харибо. Он вырезал скульптуры из камня – огромные, безобразные, долговечные, оскверняющие тело Матери.
Люди одной с ним касты разбили это уродство молотками, раскрошили в пыль, а пыль смели в реку. Чумо думала, что Кватева тоже пойдет к реке, однако ночью он вернулся в пещеру, взял острый резец, вскрыл вены и истек кровью. «Чумо, почему она бежит без остановки?»
Музыкант поравнялся с ней и прошел дальше, мимо кладбищенских ив. Старый Дастуйе был искусным флейтистом. Шел он медленно и плавно, как будто плыл над землей, двигаясь в такт глухому ритму барабана, доносившемуся сзади. Указывая путь духу и мертвому телу, которое несли на похоронных носилках четверо не имеющих касты, Музыкант играл на керастионе. Губы его легко касались кожаного мундштука, пальцы умело скользили по инструменту, но флейта не издавала ни звука. У керастиона нет клапанов, с обоих концов он запаян бронзовыми дисками. Мелодии, которые на нем исполняют, живой человек не услышит. Как ни прислушивалась Чумо, она различала только бой барабана да шепот северного ветра в листьях ив. Один лишь Кватева, что лежал на носилках, укрытый сплетенным из травы саваном, слышал песнь, которую исполнял для него Музыкант, и понимал, что это за песнь – песнь стыда, скорби или радостного приветствия.
Сон Ньютона
Когда правительство Атлантического союза, спонсировавшее ОСПУЗ в рамках секретной программы, пало в результате Високосного путча, Мэстон и его люди уже были готовы. В один день все накопления, документы и члены Общества были переброшены в США. Немного оправившись, они подали прошение правительству Республики Калифорния на поселение, заявившись группой сектантов-хилиастов, и им выделили для проживания обезлюдевшие отравленные болота долины Сан-Хоакин. Построенный ими город-купол был прототипом самого́ Особого Спутника Земли, и жизнь в нем была приятна настолько, что кое-кто из колонистов начал поговаривать, будто вовсе незачем тратить зря столько сил и энергии – почему бы, дескать, тут и не остаться? Но разрыв калифорнийско-мексиканского мирного договора, первая волна вторжения с юга и новая вспышка грибковой чумы показали лишний раз, что Земля более для жизни непригодна. В течение четырех лет четырежды в год сновали туда-обратно челноки со строительными бригадами. Через семь лет после переезда в Калифорнию последний челнок, десять раз просновав между Землей и золотым пузырьком в точке либрации, доставил колонистов на ОСПУЗ, в безопасность. А пять недель спустя мониторы ОСПУЗа показали, как орды Рамиреса захлестнули Бейкерсфилд, разрушив взлетную площадку, разграбив все, что осталось в комплексе, и подпалив купол.
– Мы были на волосок от гибели, – заметил Ной, обращаясь к своему отцу Изе.
Ною было одиннадцать, читал он много и каждое вновь открытое клише смаковал с упоительной серьезностью.
– Вот чего я не понимаю, – пожаловалась пятнадцатилетняя Эстер, – так это почему все остальные за нами не последовали.
Она приподняла очки и, прищурившись, вгляделась в экран. Коррективная хирургия мало чем могла помочь ей, а учитывая жестокие аллергические реакции и проблемы с иммунитетом, вопрос о пересадке глаз не стоял – она даже контактные линзы носить не могла. Обходилась очками, как трущобные дети. Врачи уверяли Изю, что пара лет в свободной от загрязнения среде ОСПУЗа избавит ее от большинства проблем и тогда она сможет выбрать себе пару новеньких глаз из заморозки.
– Будешь тогда синеглазка моя! – утешал он тринадцатилетнюю дочку, когда третья по счету операция не увенчалась успехом; главное, что дефект был приобретенным, а не наследственным. – Гены у тебя чистенькие, – говорил ей Изя. – У нас с Ноем рецессивный ген сколиоза, а вот у тебя, девочка моя, безупречные спиральки. Ною-то придется искать себе подругу в группах В или G, а ты можешь выбрать кого угодно во всей колонии – ты неограниченная. У нас таких только дюжина.
– Значит, я смогу вести неприличный образ жизни, – заключила Эстер; выражения ее лица не было видно под повязками. – Да здравствует номер тринадцать!
Сейчас они с братом стояли у монитора – Изя позвал их, чтобы показать, какая судьба постигла купол Бейкерсфилд. Некоторые на ОСПУЗе, особенно женщины и дети, впадали в сентиментальность, или, как они говорили, «ностальгию». Изя хотел показать детям, чем стала Земля, почему они покинули ее. Электронный мозг, запрограммированный на выбор интересных для обитателей ОСПУЗа тем, завершил репортаж о разграблении Бейкерсфилда показом карты с отмеченными завоеваниями Рамиреса и переключился на бассейн Амазонки, где работали перуанские метеорологи. Экран заполнили дюны и голые ржавые равнины; за кадром нудел голос ЭМ, переводящего дикторский текст на английский.
– Только гляньте, – сказала Эстер, поднимая очки. – Там все мертво. Почему они все сюда не подались?
– Деньги, –
