Она лишь однажды оглянулась назад. Змея окончательно отвоевала себе свободу, но удирать в море не торопилась. Вместо этого она одного за другим ловила пастью Других. Одних она отшвыривала, не нанося видимых повреждений, другие падали вниз перекушенными пополам.

– Богомерзкие…-без конца повторял тащившийся рядом с Эттой Уинтроу. В его голосе звучала застарелая ненависть. – Богомерзкие…

Налетела первая по-настоящему большая волна. Ноги Этты оторвались от песка, и, когда волна схлынула, она чуть не упала. Она даже схватилась за Уинтроу, чтобы устоять. Ей почти удалось это – и всех троих накрыла следующая волна. Она услышала предостерегающий крик Кеннита, и окунулась с головой, набрав полные ноздри и рот воды пополам с песком. Она вынырнула, отфыркиваясь и выплевывая муть, и едва проморгалась. Мимо нее проплыл костыль Кеннита. Не думая, она поймала его. Кеннит, как выяснилось, держался за другой конец. Перехватывая, он подобрался к ней и вцепился в плечо.

– К берегу! – приказал он, но она не могла понять, где же берег. Она завертела головой, но всюду вокруг были все те же черные скалы, белая пена у их подножий и плавающие кругом ошметки трупов Других. Змеи нигде не было видно. Берега тоже. Сейчас их либо разобьет насмерть о скалы, либо унесет в море, где они и утонут. Этта изо всех сил держалась за Кеннита. Уинтроу висел почти что мешком, слабо пытаясь загребать руками.

– Проказница… – сказал Кеннит. Новая волна приподняла их, и Этта увидела берег. Как они оказались так далеко от него за столь короткое время?…

– Туда!… – закричала она. Потянулась к берегу и забилась, стараясь достать ногами дно. Однако волны безостановочно тащили их прочь. – Мы не выплывем! – вырвалось у нее. Вода плеснула ей в лицо, и Этта чуть не захлебнулась. Отплевавшись, она повернулась в сторону пляжа: – Туда, Кеннит! Туда! Берег там!…

– Нет, – поправил он. – Не туда. – В его голосе звучало радостное изумление. – В море! Там корабль! Проказница!… Сюда, девочка моя!… Мы здесь!…

Этта повернула голову… Живой корабль в самом деле полным ходом мчался к ним сквозь хлещущий ливень. Уже можно было разглядеть на палубе матросов, быстро вываливавших за борт шлюпку.

– Они не доберутся до нас… – прошептала Этта в отчаянии. Не успеют…

– Положись на Госпожу Удачу, дорогая моя. Положись на нее! – подбодрил Кеннит. И свободной рукой принялся решительно грести в сторону корабля.

Уинтроу лишь смутно осознавал, что его спасают. Его необыкновенно раздражало это обстоятельство. Он чувствовал себя настолько живым, был так переполнен чувственными воспоминаниями, что мечтал лишь об одном – полежать неподвижно и не спеша во всем разобраться. Но его знай хватали и тащили куда-то. Женщина к тому же без конца трясла его и кричала в ухо очень противным голосом, призывая очнуться. Был и мужской голос. Он орал на женщину, требуя, чтобы она держала его, Уинтроу, голову над водой, – она что, не видит, что он попросту тонет?… «Да заткнитесь вы оба, – лениво думал спасаемый. – Отстаньте. Оставьте в покое…»

Он столь многое помнил. И свое предназначение, и великое множество жизней, прожитых до того, как началась нынешняя. Все воспринималось с невероятной ясностью. Он вылупился из яйца, чтобы стать живым хранилищем памяти. Совокупной памяти всех морских змеев. Он должен был хранить эту память до тех пор, покуда каждый в свой черед не будет готов предстать перед ним, чтобы посредством прикосновения вернуть себе свое наследие. И тогда он должен будет отвести их домой. В определенное место в верхнем течении реки, где они окажутся в безопасности и найдут особую землю, из которой будут созданы их скорлупы. А в устье реки их будут ждать провожатые. Они проводят их до верховий и затем станут хранить их покой, пока будет длиться их превращение.

Ему пришлось ждать немыслимо долго, но теперь наконец он был свободен. Теперь все будет хорошо…

– Затаскивайте сначала Уинтроу! Он без сознания!… Это опять был голос мужчины, измученный, но по-прежнему властный. Ему ответили чьи-то крики:

– Во имя Са!… Там змей! Он под ними, прямо внизу!…

– Он коснулся его! Скорее тащите мальчишку…

Всеобщее смятение кругом… и потом опять боль. Его тело разучилось сгибаться, оно слишком распухло. Все же они как-то согнули его, схватив за что попало и вытаскивая из Доброловища в Пустоплес. Потом уронили на что-то твердое и неровное… Он лежал, задыхаясь, смутно надеясь только на то, что его жабры не успеют засохнуть до тех пор, пока ему удастся от них ускользнуть…

– В чем это он перемазался? – слышались голоса. – Я аж прямо руки обжег!…

– Окатите его! – советовал кто-то кому-то. – Смойте это с него!

– Сперва на корабль отвезем…

– До тех пор он может не продержаться. Надо хоть лицо ему отмыть!

И кто-то принялся тереть ему лицо. Прикосновение доставляло боль. Он открыл рот и попытался взреветь на них. Он хотел выпустить яд, но грива отказывалась подниматься. Больно, как же больно!…

Мало-помалу он начал выскальзывать из нынешней жизни в ту, предыдущую.

Он широко распахнул крылья и взмыл в небеса… Алые крылья, синее небо. Внизу – зелень возделанных полей и откормленные белые овцы, его пища. Впереди сверкали башни далекого города. Он мог поохотиться, а мог отправиться в город, и там его накормят. Над городом воронкой завивалась стая драконов. Словно ярко окрашенные рыбки в водовороте. Он мог присоединиться к ним, если хотел. Люди, жители города, станут приветствовать его и распевать песни, радуясь, что он почтил их своим посещением. Простые, бесхитростные существа… мгновенно живущие. Итак, какому же из возможных удовольствий предаться?… Он никак не мог выбрать. А потом поймал крыльями ветер и заскользил, уплывая все выше в синее небо…

– Уинтроу. Уинтроу. Уинтроу…

Мужской голос безостановочно вторгался в его замечательный сон, разбивая чудесную мозаику воспоминаний. Уинтроу неохотно зашевелился.

– Уинтроу!… Он слышит нас, он двигается!… Уинтроу!…-присоединился женский голос к мужскому.

Древнейшему волшебству – связыванию человека его именем – противиться было невозможно. Он осознал себя Уинтроу Вестритом, человеком (всего лишь человеком!)… и ему было больно. Ужасающе больно. Кто-то прикасался к нему, еще усугубляя боль. И деваться было некуда.

– Парень, ты слышишь меня, а? Мы почти добрались до корабля! Скоро тебе станет полегче! Только держись, слышишь? Держись! Не смей сдаваться!

Корабль. Проказница… Неожиданный ужас обуял его. Если Другие были Богомерзкими, то тогда что же она?… Он попытался вдохнуть поглубже. Ему трудно было втягивать в себя воздух. И еще труднее – выдыхать его, облекая в слова.

– Нет… – простонал он. – Нет…

– Скоро мы будем на «Проказнице», – заверили его в ответ. – Она поможет тебе!

Он больше не мог говорить. Язык во рту непомерно раздулся. Он не мог умолить их не возвращать его на корабль. Некая часть его души продолжала по-прежнему любить ее, хотя теперь он знал, чем она на деле являлась. Как же это вынести?… Мог ли он сокрыть от нее свое новое знание?… Она ведь так долго считала себя по-настоящему живой…