После этого мы с Ал-Ка завернули её в кусок брезента, спрятав таким образом от любопытных глаз, и отнесли в повозку. Я крепко поцеловал Элизабет и долго смотрел, как они с Ал-Ка медленно удаляются от городских стен в повозке, подобной тем, в которых обычно разъезжают мелкие торговцы.

За городом, где-нибудь в уединенной рощице, Ал-Ка должен был остановиться, высвободить Элизабет из-под брезента и изменить внешний вид повозки — установить внутри неё центральный брус и заменить обтягивающий её белый с золотом тент на голубой с желтым.

Элизабет предстояло сжечь свою одежду и надеть на себя ошейник. Затем она заберется в повозку, и её лодыжки с надетыми на них кольцами будут цепями прикреплены к центральному брусу. После этого Ал-Ка выведет повозку из рощи и направит её в Тентис, куда Элизабет должна прибыть уже в качестве рабыни, обнаженной и в цепях, — привлекательная, но едва ли вызывающая больше внимания, чем другие рабыни, ежедневно прибывающие в самый крупный в Тентисе и один из наиболее известных на Горе работорговый дом Кларка.

На тарне до Тентиса можно было добраться меньше чем за день, однако в повозке этот путь должен занять большую часть горианского месяца. Каждый месяц состоит из пяти пятидневных недель и отделяется от следующего месяца пятидневным периодом, называющимся «переходная стрелка», с одним исключением для первого месяца года, начинающегося с дня весеннего равноденствия, которому предшествует не только «переходная стрелка», но и ещё один пятидневный период, называемый «ожидающей стрелкой». Это время внутреннего очищения горианцев, в течение которого они моют двери и белят стены своих домов, постятся, отказываются от развлечений и стараются реже выходить из дома. Посвященные, однако, в своих проповедях и молитвах не уделяют особого внимания периоду «ожидающей стрелки», из чего можно сделать вывод, что он не имеет религиозного значения. Вероятно, горианская традиция рассматривает это время как период прощания с уходящим годом, подведение итогов тому, что было сделано за эти месяцы.

Горианцы, как правило проводящие большую часть дня под открытым небом, на природе или в городе, сильно зависят от погоды и придают смене времен года большое значение. Начало нового года, приходящееся в большинстве горианских городов на день весеннего равноденствия, ассоциируется у горианцев с новыми надеждами и отмечается как самый большой праздник года. Повсюду царит веселье, в городе устраиваются публичные игрища и спортивные соревнования, горожане окрашивают двери своих домов в зеленый цвет, отовсюду льются музыка и песни. Улицы и мосты городов заполняются толпами людей в праздничных одеяниях.

Празднования продолжаются в течение десяти дней первого месяца как награда после воздержания «ожидающей стрелки». Ко всеобщему неудобству, наименования месяцев в различных регионах Гора отличаются друг от друга, однако в большинстве цивилизованных городов четыре месяца, связанные с днями равноденствия и солнцестояния — что, вероятно, объясняется устройством в эти дни больших ярмарок в Сардаре, — носят одни и те же понятные для каждого названия: ен'кара, или ен'кара-лар-торвис; ен'вар, или ен'вар-лар-торвис; се'кара, или се'кара-лар-торвис; и се'вар, или се'вар-лар-торвис.

Мы с Элизабет появились в Ко-Ро-Ба во второй месяц, а уехала она на второй день второй «переходной стрелки», следующей за окончанием второго месяца.

Мы рассчитали, что она сумеет добраться до дома Кларка к третьей «переходной стрелке», предшествующей месяцу ен'вар. Если все сложится удачно, она должна быть в Аре и, возможно, даже устроится в доме Кернуса уже в конце ен'вара. Хотя, конечно, если её отправят в Ар вместе с прочими на невольничьих повозках, этот план не сработает. Однако мы знали, что дом Кларка при проведении выборочных торгов, на которые Элизабет, несомненно, попадет, доставляет купленных им рабов на невольничьи рынки Ара караванами тарнов с подвязанными к ним громадными корзинами, в которые помещаются по пять-шесть скованных вместе рабов. Иногда подобные караваны насчитывают до сотни тарнов, что вместе с сопровождающим их летящим рядом эскортом представляет собой довольно впечатляющее зрелище.

Я решил дождаться четвертой «переходной стрелки», следующей после месяца ен'вар, а затем на тарне отправиться в Ар, где собирался выступить в роли погонщика тарнов, ищущего работу в доме Кернуса. Однако после того, как в начале ен'вара был убит воин из Тентиса, внешне похожий на меня, я решил прибыть в Ар под видом убийцы на высоком тарларионе, поскольку люди из касты убийц обычно не пользуются тарнами для своих передвижений. Кроме того, весьма нелишним было позволить жителям Ара полагать, будто Тэрл Кэбот убит. К тому же я должен был отомстить за смерть воина из Тентиса, погибшего на мосту в Ко-Ро-Ба: его безвинно пролитая кровь не давала мне покоя. Я считал выполнение этого дела своим долгом не только потому, что Тентис поддерживал с Ко-Ро-Ба союзнические отношения, но прежде всего потому, что воин этот, очевидно, был убит вместо меня, а значит, жизнь моя кому-то очень мешает.

— У меня получилось, — сказала Элизабет. Она сидела возле кольца для рабов и училась завязывать мой узел.

— Хорошо, — ответил я.

Сам я уже довольно долго возился с узлом, который изобрела она сама, и в конце концов вынужден был признать, что он в сущности довольно прост и тем не менее весьма оригинален.

Мне кажется, что различить узлы, завязанные мужской и женской рукой, довольно легко. Более того, узел, изобретенный Элизабет, неуловимым образом отражал её характер. Он казался сложнейшим, нераспутываемым, эксцентричным, а некоторые его переплетения выглядели даже игриво. В результате столь незначительная вещь, как личный узел, снова напомнила мне о врожденных половых различиях между людьми, проявляющихся в тысячах часто проходящих мимо нашего внимания мелочах, таких, как почерк, цвета одежды, обороты речи. Однако в каждой такой незначительной детали, мне кажется, и заявляет о себе личность человека.

— Ты можешь проверить этот узел, — сказала Элизабет.

Я занялся её узлом, а она — моим, и каждый из нас принялся внимательно, шаг за шагом разбирать работу другого.

Узел Элизабет состоял из пятидесяти пяти переплетений. Мой — из пятидесяти семи.

Она вызвалась придумать новый узел с ещё большим количеством петель, но тут мое терпение иссякло, я пригрозил её побить, и она с неохотой отказалась от своей идеи.

— Ты все сделала совершенно правильно, — заметил я, проверив её работу.

После долгих размышлений я пришел к выводу, что от личного узла Элизабет тоже может быть какая-то польза. У нее, например, может появиться в Аре своя комната или сундучок, опечатывать которые она будет своим личным узлом. Она, конечно, могла бы пользоваться и моим, однако, глядя на её творение, я не мог не признать, что её узел для подобных целей подходит больше — он изящнее моего, я бы сказал, женственнее, и полностью соответствует её индивидуальности.

Кроме того, в рабстве у Кернуса любая вещь, которая могла бы принадлежать ей лично или была сделана её руками, представляла для неё особую ценность. Я знал, сколь ревностно многие рабы оберегают чашку или кружку, которую они считают своей собственностью. Так и обладание личным узлом могло оказаться полезным даже в нашей теперешней ситуации. Например, видя на двери её узел, я бы уже знал, что её нет в комнате. Все это, конечно, выглядит довольно тривиально, однако бывают в жизни ситуации, когда значение приобретают вещи и более тривиальные. В конце концов хорошо, что у Элизабет был собственный узел, уже хотя бы потому, что она этого так хотела.