– Хорошо, позовём Тони Крума. Я ехала вместе с ним на пароходе. Он славный мальчик.

– Отлично. Итак, в субботу. Сестру тоже пригласите сами.

Клер не сказала ему: "Да она, наверно, за дверью", – потому что Динни действительно ждала сестру на лестнице. Всю неделю она заходила за Клер в половине седьмого вечера и провожала её до Мелтон-Мьюз: различнее случайности были ещё не исключены, и сестры не хотели рисковать.

Выслушав приглашение, Динни призналась:

– Когда я вышла от тебя в тот вечер, я наткнулась на Тони Крума, и он проводил меня до Маунт-стрит.

– Ты не сказала ему, что у меня был Джерри?

– Разумеется, нет.

– Ему и без того тяжело. Он в самом деле славный, Динни.

– Я это сразу увидела. Поэтому мне хочется, чтобы он уехал из Лондона.

Клер улыбнулась:

– Он тут не засидится: мистер Масхем решил поручить ему своих арабских маток в Беблок-хайт.

– Как? Ведь Джек Масхем живёт в Ройстоне.

– Для маток требуется отдельная конюшня и местность, где более мягкий климат.

Динни, с трудом отогнав воспоминания, спросила:

– Ну, дорогая, будем толкаться в подземке или возьмём для шика такси?

– Мне хочется подышать воздухом. Прогуляемся пешком?

– Конечно. Пойдём по набережной, а затем через парки.

Было холодно, и сестры шли быстро. Под звёздным пологом тьмы эта обширная, залитая электрическим светом часть города казалась незабываемо прекрасной; даже на зданиях, контуры которых расплылись во мгле, лежал отпечаток величия.

– Ночной Лондон прекрасен, – вполголоса заметила Динни.

– Да. Но ложишься спать с красавицей, а встаёшь с трактирщицей. Город – сплошной сгусток энергии, он – как муравейник, а чего ради люди суетятся!

– Это так тягостно, как сказала бы тётя Эм.

– А всё-таки, Динни, почему же люди суетятся?

– Потому что жизнь – мастерская, пытающаяся выпускать совершенные изделия: одно удаётся, миллион идёт в брак.

– Есть ли смысл надрываться?

– Почему нет?

– А во что верить?

– В характер.

– Что ты понимаешь под этим словом?

– Характер – способ, каким мы выражаем наше стремление к совершенству и культивируем то лучшее, что живёт в нас.

– Гм! – недоверчиво усмехнулась Клер. – А кто же решит, что во мне худшее и что лучшее?

– Хотя бы я, дорогая.

– Нет, я до всего этого ещё не доросла.

Динни взяла сестру под руку:

– Ты старше меня, Клер.

– Нет, хотя, вероятно, опытнее. Но я ещё не успокоилась и не познала себя. А покамест я нутром чувствую, что Джерри бродит около МелтонМьюз.

– Зайдём на Маунт-стрит, а потом отправимся в кино.

В холле Блор вручил Динни письмо:

– Заходил сэр Джералд Корвен, мисс, и велел вам это передать.

Динни вскрыла конверт.

"Дорогая Динни,

Я покидаю Англию не в субботу, а завтра. Если Клер передумала, буду счастлив взять её с собой. Если нет, пусть не надеется на моё долготерпение. Я оставил такую же записку у неё на квартире, но, не зная, где она, пишу для верности и вам. Она или её письмо застанут меня завтра, в четверг, до трёх часов в "Бристоле". После этого срока – a la guerre comme a la guerre.[8]

Глубоко сожалею, что всё сложилось так нелепо, и желаю вам всего хорошего.

Искренне ваш

Джералд Корвен".

Динни прикусила губу.

– На, прочти!

Клер прочла письмо.

– Не пойду, и пусть делает, что хочет.

Когда сестры приводили себя в порядок в комнате Динни, туда вплыла леди Монт.

– А! Теперь и у меня есть новости, – объявила она. – Ваш дядя вторично виделся с Джерри Корвеном. Что ты решила насчёт него, Клер?

Клер повернулась спиной к зеркалу; свет упал ей на щёки и губы, которые она ещё не успела подкрасить.

– Я никогда не вернусь к нему, тётя Эм.

– Можно присесть на твою кровать, Динни? Никогда – долгий срок а тут ещё этот… как его… мистер Крейвен. Я не сомневаюсь, Клер, что у тебя есть принципы, но ты слишком хорошенькая.

Клер перестала подводить губы:

– Вы очень добры, тётя Эм, но, честное слово, я знаю, что делаю.

– Очень успокоительно! Стоит мне это сказать себе, как я уже знаю, что наделаю глупостей.

– Если Клер обещает, она держит слово, тётя.

Леди Монт вздохнула.

– Я обещала моему отцу ещё год не выходить замуж, а через семь месяцев подвернулся ваш дядя. Всегда кто-нибудь подвёртывается.

Клер поправила волосы на затылке:

– Обещаю не выкидывать никаких фокусов в течение года. За это время я разберусь в себе и приму решение, а если нет, значит, никогда не приму.

Леди Монт погладила рукой одеяло:

– Перекрести себе сердце.

– Лучше не надо, – торопливо вмешалась Динни.

Клер приложила пальцы к груди:

– Я перекрещу то место, где ему полагается быть.

Леди Монт поднялась:

– Динни, ты не находишь, что ей следует переночевать у нас?

– Нахожу, тётя.

– Тогда я распоряжусь. Цвет морской воды – действительно твой цвет, Динни. А у меня вот нет определённого. Так уверяет Лоренс.

– Нет, тётя, есть – чёрный с белым.

– Как у сорок или у герцога Портлендского. Я не была на Эскотских скачках с тех пор, как мы отдали Майкла в Уинчестер, – из экономии. К обеду будут Хилери и Мэй. Они без вечерних туалетов.

– Да, тётя, – неожиданно перебила её Клер. – Дядя Хилери знает обо мне?

– Он вольнодумец, – изрекла леди Монт. – А я, как ты понимаешь, не могу не огорчаться.

Клер встала:

– Поверьте, тётя Эм, Джерри скоро утешится: такие подолгу не переживают.

– Померьтесь-ка спинами. Так и думала – Динни на дюйм выше.

– Во мне пять футов пять дюймов, – сказала Клер. – Без туфель.

– Вот и хорошо. Когда будете готовы, идите вниз.

С этими словами леди Монт поплыла к двери, рассуждая вслух: "Соломонова печать – напомнить Босуэлу", – и вышла.

Динни снова подошла к камину и уставилась на пламя.

Голос Клер зазвенел у неё за спиной: