– А другую руку не хочешь попробовать?

– Другую?

Феко кивает.

– Раньше ты никогда не разрешал попробовать другую.

– А в этот раз разрешаю.

– А подвоха не будет?

– Ни малейшего!

Темба шлепает по левому кулаку. Феко раскрывает ладонь.

– Твоя автобусная карточка? – удивляется Темба; Феко кивает. – Твоя автобусная карточка? – повторяет Темба.

По пути на станцию они заходят на рынок и покупают плавки – красные для Феко и голубые для Тембы. Потом едут автобусом «Голден эрроу» в город. В правой руке у Феко пластиковый мешок с купальными принадлежностями. На дворе март, еще совсем по-летнему тепло, и все изломы Столовой горы невероятно четко вырисовываются на фоне неба.

Феко с Тембой вылезают из автобуса в Клермонте, проходят, взявшись за руки, два квартала и оказываются у отделения «Стандард Банка ЮАР», что за два дома от фитнес-клуба «Вёрджин-эктив». Предъявив удостоверение личности, Феко открывает счет, и клерк десять минут шлепает по клавишам, что-то вводя в компьютер, а потом спрашивает, какую сумму Феко намерен положить на депозит. Феко придвигает к нему чек.

Не проходит и тридцати секунд, как подбегает менеджер, осматривает чек и уносит его в свою выгородку со стеклянными стенами. Потом минут десять с кем-то говорит по телефону.

– Что мы сейчас делаем? – шепотом спрашивает Темба.

– Мы надеемся, – так же шепотом отвечает Феко.

Все это длится очень долго, чуть ли не час, но потом менеджер возвращается и с улыбкой объявляет, что чек банком принят.

Десятью минутами позже Темба и Феко стоят под безоблачным небом на залитом ласковым солнцем тротуаре у стеклянной стены фитнес-клуба «Вёрджин-эктив». При взгляде вверх им видны тренажеры, на которых изо всех сил сгоняют жир какие-то важные господа, а глянув прямо сквозь стену, сквозь собственные отражения, они видят три крытых бассейна, пловцов на их дорожках, спасателей в креслах и детей, несущихся вдоль извилистых зеленых направляющих водяной горки.

При входе Феко дает служительнице тысячерэндовую банкноту, та долго ворчит, что у нее нет сдачи, но в результате все же что-то находит, Феко заполняет листок регистрации, и их наконец запускают в просторную раздевалку со шкафчиками красного дерева. Там несколько мужчин уже есть – кто-то бреется, кто-то зашнуровывает кроссовки, другие завязывают галстуки, – и тут входит Феко с семенящим сзади Тембой, который, со счастливой недоверчивостью во взгляде поправив очочки, выбирает шкаф под номером 55; и наконец они надевают новые плавки – красные у Феко и голубые у Тембы. Потом идут по кафельному коридору с рядом капающих душевых стоек вдоль стены, спускаются на двенадцать ступенек и, пройдя в стеклянные двери, оказываются в суматошной хлорированной атмосфере крытого бассейна.

Темба что-то шепчет себе под нос, но Феко не слышит. Спасатели в красных теннисках сидят по своим креслам. С водяной горки шумно низвергается вода, от потолка эхом отражается детский вопеж.

Держа за маленькую ручку, Феко ведет Тембу вверх по длинной лестнице водяной горки, бассейны внизу становятся все меньше, белые спины поднимающихся впереди них детей все в каплях. Прежде чем приготовиться и заскользить вниз, на поворотах отлетая от бортика к бортику, у самого верха им приходится немного подождать: тот, кто поднимался перед ними, чуть-чуть замешкался, занимая исходную позицию. Но не проходит и минуты, как последняя ступенька позади, Феко и Темба наверху, стоят рядом, готовые ринуться в водопад.

Феко садится, поднимает сына и устраивает его у себя между ног. Поток теплой воды заливается в плавки и несется дальше под уклон, исчезая за первым поворотом. Феко снимает с сына очки и держит в руке.

Темба оборачивается к отцу, щурясь без очков.

– Мы сейчас полетим быстро-быстро, да, пап?

– Еще как!

Феко смотрит вниз, туда, куда ведет канал водопада, потом переводит взгляд за бортик первого поворота: боже, как далеко внизу бассейн! Купальщики в нем, как сонные муравьишки, возятся, освещенные ясным солнцем, льющимся сквозь стеклянные стены, за которыми беззвучно проезжают мимо машины и автобусы.

– Ну что, готов?

– Готов! – говорит Темба.

Альма сидит в желтом кресле в общей обеденной зале. Остатки ее серебряных волос коротко подстрижены и торчат клочковатым ежиком. Одета во все чужое: предметы одежды в этом заведении, похоже, беспорядочно гуляют по рукам. Бросив взгляд налево, в окно, она может видеть лишь какую-то бетонную стену, верхнюю половину флагштока и небо, заключенное в неправильный многоугольник.

В воздухе запах вареной капусты. Под потолком тихо жужжат лампы дневного света. Поблизости две женщины пытаются играть в джин-рами, но все время роняют карты. Где-то в другом конце здания, быть может в подвале, то ли кто-то воет, то ли еще что. Или это просто отопление шумит, из приточного воздуховода с гудением вырывается горячий воздух?

Чу! – мимо Альмы пролетает тень памяти: вот что-то вроде было, и опять нет ничего. Стоящий на почетном месте телевизор показывает человека с микрофоном, вращающееся колесо рулетки, аплодирующих зрителей.

В дверь входит грузная женщина в белых джинсах, сверху на ней тоже что-то белое и голое, словно купальник. В дверях она для Альмы почти невидима: ее темной кожи против света старушка не видит вовсе, ей кажется, что к ней идет оживший белый-белый комплект одежды – штаны и майка, да сверху еще отдельно белки глаз. Женщина идет прямо к Альме и принимается что-то выкладывать из коробок на длинный стол.

Стоящая позади Альмы служительница в цветастом халате хлопает в ладоши.

– Время заняться творчеством, все слышали? – объявляет она. – Кто хочет поработать с мисс Стайгерс, подходите.

Несколько человек устремляются к столу, одна старушка идет, толкая перед собой ходунки на колесиках. Женщина в белом расставляет стаканчики, мисочки, краски. Открывает большой пластиковый пищевой контейнер. Устремляет взгляд на Альму.

– Привет, милочка! – говорит она.

Альма медленно отворачивается. И молчит. Никакой реакции. Через несколько минут кто-то неподалеку уже смеется, кто-то растопыривает перепачканные гипсом ладошки. Женщина в белом, что-то напевая себе под нос, переходит от одного к другому, помогая подопечным с их затеями. Стоит общий гомон, но ее голос легко его перекрывает.

Напряженная и скукоженная, Альма сидит в своем кресле. На ней красный свитер с оленем. Что за свитер?.. Откуда взялся?.. Ее руки, сомкнутые на коленях, холодны и, на ее же взгляд, похожи на лапы с когтями. Словно и они тоже… – а то, может, и впрямь? – может, и они когда-то принадлежали какому-то другому существу?

Женщина поет красивую протяжную песню на языке коса. А в Грин-Пойнте (он далеко, на другом конце города) в клинике памяти есть кладовка, где лежит, собирая пыль, тысяча картриджей с памятью Альмы. Тогда как здесь, у нее в прикроватной тумбочке, среди берушей, склянок с витаминами и скомканных бумажных салфеток валяется лишь один – тот картридж, что принес ей Феко, зайдя навестить. Картридж 4510. Но Альма уже не помнит ни что на нем записано, ни чей он, ни что это вообще такое.