Земной, благополучный, строгий Брамс,

Идущий в одиночестве от бездны к бездне.

  Остановись, солнце рвется сквозь тучи —

      И бежит от него вестник смерти!..

 Остановись, остановись, пока не поздно, —

    Звезды еще ярко вспыхивают в небе —

              Приют где-то рядом...

       Беспроглядная ночь. В тишине

 Все спокойней стучит большое сердце.

Впрочем, что касается трагического мироощущения, возможно я и не прав (равно как неправы и музыканты, чрезмерно трагедизирующие те или иные его сочинения), но тогда приходится говорить о некоем раздвоении личности, порождающем постоянные столкновения противоположных начал. Но прежде несколько слов о его биографии.

Брамс, как и Лист, родился в бедной семье — в Гамбурге, 7 мая 1833 г. Как и у Листа, его музыкальный талант проявился очень рано, но на этом сходство заканчивается: если восхождение Листа совершалось головокружительными скачками через пропасти, путь Брамса, тоже поначалу нелегкий, был неспешным, далеко не столь ярким, но неуклонным. В детстве ему чрезвычайно повезло с учителями; в 15 лет состоялся его первый сольный концерт в Гамбурге, к двадцати годам он уже автор всех трех своих фортепьянных сонат, скерцо ор.4, ряда песен. В апреле 1853 г. он впервые покинул родной город, чтобы совершить концертную поездку по Германии с известным венгерским скрипачом Э. Ременьи и вскоре ему вновь повезло: он познакомился в Ганновере с другим венгерским скрипачом Йозефом Иоахимом, который, будучи всего на 2 года старше Брамса, был уже широко признанным музыкантом (впоследствии — один из наиболее выдающихся исполнителей 19 века), и подружился с ним на всю жизнь. По рекомендации Иоахима Брамс сначала представился Листу в Веймаре, но взаимопонимания у него не нашел, а несколько позже предстал перед четой Шуман в Дюссельдорфе. Это событие, произошедшее 30 сентября 1853 г., стало в жизни Брамса этапным и во многом определило его личную и творческую судьбу. Сначала о творческой.

В 50-ые годы Брамс создает ряд новых сочинений, в их числе две серенады для оркестра, Первый струнный секстет и знаменитый Первый концерт для фортепьяно с оркестром. Его известность растет, но подлинную славу принес ему Немецкий реквием (на смерть матери), завершенный в 1867 г. Когда двумя годами спустя Брамс принял решение окончательно поселиться в Вене, он уже знаменитый и состоятельный музыкант. С этого времени все в его жизни складывается как нельзя лучше: его окружают многочисленные восхищенные им друзья и поклонницы, каждое лето он проводит в их кругу на курортах Германии, Швейцарии или Италии, много сочиняет, много концертирует как пианист и дирижер, его слава гремит по всей Европе — и так на протяжении 30 лет(!), до самой смерти, в Вене, 3 апреля 1867 г. Завидная, не правда ли, судьба!

Но почему же в музыке Брамса уже на раннем этапе столь явственно слышатся драматические и даже трагические ноты, почему эти настроения не только не оставляют его, но и заметно усиливаются в более поздний, «счастливый» период?

Разгадка, видимо, в самой личности Брамса. Ладно, я не буду больше говорить о мироощущении, обратимся к фактам. В юности Брамс, по натуре скромный, мечтательный романтик, пережил сильнейшее потрясение, связанное с его первой и самой сильной любовью — к Кларе Шуман, жене его столь же сильно почитаемого друга и покровителя Роберта Шумана. Но в 1856 г. Шуман умер, и ничто уже не мешало Брамсу навсегда соединить свою жизнь с Кларой, тем более что и она, скорее всего, очень в этом нуждалась. Но Брамс предпочел остаться с ней в дружеских отношениях. Через два года он горячо полюбил молодую певицу Агату фон Зибольд, она отвечала ему полной взаимностью, и вновь в последний момент Брамс мучительным усилием воли разорвал эту связь. То же, правда уже с меньшим накалом страстей, не раз повторялось на протяжении всей жизни Брамса; он и в 60 лет влюблялся сам и неодолимо привлекал к себе женщин. В чем же дело? А вот перечитайте его же слова, взятые мною эпиграфом к этой главе: Брамс — романтик остро нуждался в любви, мечтал о домашнем уюте, о детях, но еще больше боялся «наложить на себя оковы», и этот страх пересиливал все остальное.

Примерно те же противоречия возникали и в его отношениях даже с самыми близкими друзьями. По натуре он был человек добрый и преданный, всегда готов был оказать бескорыстную помощь, но не дай Бог, если его что-то к чему-то обязывало, — тут он просто отходил в сторону, что нередко приводило к конфликтам. Стало быть, несмотря на обилие окружавших его достойных людей (среди них были замечательные музыканты, выдающиеся врачи, ученые, далеко не ординарные женщины), в сущности он был одинок. И если в его ранних сочинениях слышатся романтические порывы, смятение, игра страстей, то в более поздних все явственней проступает тоска добровольного одиночества и трагические предчувствия.

Вообще в его характере было много противоречивого. Он никогда не считал деньги, но очень мало расходовал на себя; будучи один, питался скромно, без претензий, но в то же время любил пожить в свое удовольствие и был подлинным эпикурейцем; при всей его врожденной деликатности, бывал нетерпимым и даже грубым. И все же мало кто мог устоять перед его обаянием.

Я не стану распространяться о его музыке, в отличие от Листа большая часть им написанного постоянно звучит на концертных эстрадах; лучше я попробую передать некоторые связанные с ней мои ощущения в стихах.

ОСЕННИЕ ЛИСТЬЯ

/Рапсодия/

«Истинное чудо начинается там,

где останавливается наш взгляд».

/Морис Метерлинк/

             Листья осенние, зрелой осени листья,

      Отцветая, с покорностью следуют зову земли.

                         С ослабевших ветвей

      На траву опускаются тихо, как пестрые тени,

            И засыпают, перешептываясь с ней.

                              Но смотрите:

         Есть среди листьев свои непокорные души,

             Вот, смотрите, смотрите ж скорей!

                             С одинокого дуба,

                          С утомленной березы

         Золотые уносятся бабочки — выше и выше! —

   Быстро-быстро с усилием тонкими крыльями машут,

Устремляясь туда, где над парком, над крышами кружатся

                                    птицы;

       Вот они над пылающим кленом уже пролетают —

            И новая стайка срывается