велел к нему в сход итти окольничему… Шеину», и «с Ливен Михайло Борисович Шеин утек душою да телом, а животы ево и дворянские пограбили».{178} Очевидно, и воевода, и находившиеся при нем дворяне (из состава формировавшегося передового полка) бежали из города в спешке, из-за чего все их имущество («животы») оказалось в руках у повстанцев.

В различных уездах повстанческое движение приобретало различные формы. В одних городах инициаторами восстания выступали «мужики» (посадские люди, холопы и прочие), в других уездах служилые люди «всем городом» переходили на сторону «законного» царя «Дмитрия».

Объясняя причины отступления царских полков из-под Ельца и Кром, автор «Бельского летописца» подчеркивал: «… а вор Ивашко Болотников… пришел в Кромы, и все северские и полевые (южные. — Р. С.) и зарецкие (расположенные к югу от Оки. — Р. С.) городы от царя Василия Ивановичи всеа Русии отложились; и бояре, и воеводы, и все ратные люди ис-под Ельца и ис-под Кром все пришли к Москве…». Летописная формула «города отложились» имела конкретный смысл. Речь шла о переходе на сторону повстанцев «служилого города», т. е. городовых детей боярских, поддержанных прочим населением восставшего города.

Ближайшими тыловыми пунктами войск Воротынского и Трубецкого были крепости Новосиль и Орел. Положение детей боярских Орловского и Новосильского уездов было сходно с положением путивльских помещиков. Уездные дворяне были плохо обеспечены землями. Лишь единичные представители орловских дворян были зачислены в начале XVII в. на службу в «государев двор». Одна треть местных помещиков (129) несли службу в конных полках, тогда как две трети (287) служили в пехоте «с пищалями». Среди новосильских детей боярских 128 человек были «пищальниками».{179}Оскудевшие дети боярские «пищальники» в большом числе несли осадную службу в своих городах. Отмеченные моменты оказали непосредственное влияние на ход событий.

Поначалу Новосиль была занята полком боярина князя М. Кашина-Оболенского. Затем Кашин был вызван в осадный лагерь под Елец. Едва в Новосили началось брожение, Воротынский приказал Михаилу Кашину спешно вернуться туда. Но время было упущено: местные дети боярские и прочие служилые люди вместе с населением восстали и «князь Михайла (Кашина. — Р. С.) в Новосиль не пустили, а целовали крест вору… и князь Михайло пришел на Тулу».{180}

Тем временем Ю. Трубецкой начал отступление от Кром к Орлу. Находившиеся там воеводы князь И. А. Хованский и князь И. М. Барятинский рассчитывали использовать новгородские дворянские сотни, чтобы удержать в своих руках Орел. Но их постигла неудача, о чем орловские воеводы тотчас известили царя: «Велено с ними (воеводами. — Р. С.) быть ноугородцем Бежецкой и Шелонской пятины, и как воеводы от Кром отошли, и ратные люди разъехались, и ноугородцы, видя в орлянех шатость, быть не хотят».{181}«Шатость в орлянех» привела к тем же самым результатам, что и смута в Новосили. Опираясь на поддержку населения, уездные служилые люди «всем городом» принесли присягу на верность «Дмитрию», представлявшему в их глазах законную династию.

Весть о «шатости» в Орле побудила Василия Шуйского спешно направить туда воеводу князя Д. И. Мезецкого с наказом «уговаривать ратных людей». С Мезецким были посланы крупные силы — 1500 стрельцов. Но воевода не смог выполнить приказ. Миновав Калугу, он встретил у Лихвинской заставы войска, бежавшие из Орла на север. Болотников беспрепятственно вошел в Орел, а затем, следуя за отступавшими правительственными войсками, стал продвигаться к Калуге.

Главный воевода Воротынский соединился в Туле с отступившим из Новосили Кашиным. Если бы Воротынский засел в неприступном тульском кремле, он без труда отразил бы наступление слабых повстанческих отрядов. Но воевода не мог этого сделать по той причине, что в его распоряжении не было надежных частей. Тульские дворяне и дети боярские вместе со всем тульским населением объявили себя сторонниками «Дмитрия». Прочие дворянские отряды, среди них рязанцы и каширяне, вышли из повиновения и поспешили покинуть Тулу. В разрядных записях об этом сказано следующее: когда Воротынский «пришол на Тулу ж, а дворяня и дети боярские все поехали без отпуску по домом, а воевод покинули, и на Туле заворовали, стали крест целовать вору. И Воротынский с товарыщи пошли с Тулы к Москве, а города зарецкие все заворовалися, целовали крест вору».{182} Падение Тулы открыло перед повстанцами путь к столице.

Гражданская война расколола феодальное сословие. Против царя Василия Шуйского на первых порах выступили мелкопоместные дети боярские южных окраин. В отличие от южных уездов Тульский уезд располагал развитой системой поместно-вотчинного землевладения. «Лучшие» тульские дворяне издавна служили в составе государева двора. Восстание в Туле, а затем в Рязани показало, что раскол впервые распространился на государев двор, до того остававшийся самой прочной опорой трона. Раскол двора имел катастрофические для Шуйского последствия.

Глава 6

ОСАДА МОСКВЫ

На период осады Москвы приходится время наивысшего подъема восстания Болотникова. Изучение этого времени породило множество споров. Решение спорных проблем невозможно без сравнительной оценки главных источников, среди которых особое место занимает «Иное сказание». По мнению С. Ф. Платонова, в основе «Иного сказания» лежала так называемая «Повесть 1606 года», составленная в Троице-Сергиевом монастыре вскоре после переворота 17 мая 1606 г. и дополненная сведениями о восстании Болотникова, записанными в царствование Василия Шуйского.{183} Однако уже Е. Н. Кушева доказала, что «Повесть 1606 года» является поздней компиляцией, включенной в текст «Иного сказания» в момент появления этого памятника в 20-х гг. XVII в.{184} Дальнейшие исследования позволили уточнить вопрос о времени возникновения «Иного сказания» и о составе «Повести 1606 г.». Автор специальной работы Я. Г. Солодкин пришел к выводу, что «Иное сказание» появилось в весьма позднее время — между 1620 и 1641 гг.{185} В. И. Буганов, В. И. Корецкий и А. Л. Станиславский установили, что одним из основных литературных источников «Иного сказания» была «Повесть како отомсти», которая принадлежит к числу самых ранних сочинений о Смутном времени. Эта повесть, отметили авторы, претерпела изменения уже вскоре после своего создания и вторично — при ее включении в состав «Иного сказания».{186}

И. И. Смирнов принял гипотезу С. Ф. Платонова о происхождении «Повести 1606 г.» и развил ее. Наряду с рассказом о воцарении и гибели Отрепьева «Повесть 1606 г.», по мнению И. И. Смирнова, включала особую «Повесть о Болотникове». Автор этого сочинения подробно описал начальный этап восстания Болотникова, из чего И. И. Смирнов заключил, что «Повесть о Болотникове» могла быть составлена в разгар восстания, еще до падения Тулы в 1607 г.{187}

Мнение И. И. Смирнова не вызвало возражений в литературе, а Я. Г. Солодкин осторожно солидаризировался с ним: «Смирнов справедливо считал, что компилятор воспользовался повестью о восстании Болотникова, неизвестной в отдельных списках»,