— У нас стало намного меньше ограничений, и многие методы перестали быть запретными, — я вернул женщине её тон. — Я очень надеюсь, Света, что ты уже проявила благоразумие и никому обо мне не рассказала и будешь делать так же.

От главы повеяло угрозой.

— Как ты со мной разговариваешь?

— Как с равной, — улыбнулся. — Оттуда я уходил Главой Рода Мартен.

На кровати закашлялся Григорий.

— Так тебе, Света! Давай ответь что-нибудь! — хриплым, но довольным голосом проскрипел старик.

Светлана от него отмахнулась.

— Я пока никому не рассказывала. И тебе ещё предстоит убедить меня этого не делать и в будущем.

Мне нужно решить, что именно рассказывать, а что нет. Рассказывать всё нельзя. Света не выдержит такой ответственности, побежит докладывать, неважно куда, Совету Родов, своему любовнику в Министерстве Обороны, или что будет хуже всего, сразу императору. Надо подать только ту часть, которую глава сможет принять.

— От этого может зависеть выживание нашего рода. Достаточная причина?

Женщина напряглась.

— Рассказывай.

— Пока не узнаю, как отец провёл ритуал — ничего не расскажу. Кроме, разве что, одного факта. В две тысячи пятнадцатом году я останусь последним носителем фамилии Мартен. Меня так и будут звать, Куницей.

Свету такой ответ не устроил.

— Всерьёз думаешь отделаться от меня этим?

Я мягко улыбнулся.

— Света, я хорошо тебя знаю. Мы отлично сработались там, и поверь, я ничего против тебя не имею. Но подобные фокусы — не шутка. Мне необходимо знать, какой именно ритуал провёл Григорий, и что я могу делать, а что не могу. Сама должна понимать, уже сказанного мной для многих ритуалов достаточно, чтобы уничтожить нашу петлю.

Она вздохнула. Она никогда не была слабой женщиной, но всё же имела склонность порой сбросить ответственность на другого.

— Хорошо. Гриша, где бумаги?

— Кабинет, второй ящик слева, ключ у меня на шее.

Этого мне было достаточно. Я подошёл к старику и снял с его шеи цепочку. Гриша умирал, но пара недель у него, пожалуй, ещё была. Правда, уже через неделю он станет практически недееспособным.

— Может, встретимся снова, скажем, послезавтра? — предложил я Светлане. — Я к тому времени разберусь со всем необходимым.

По глазам вижу, очень много интересного она хотела бы мне высказать, но сдержалась.

— За тобой приедут.

Развернулась и пошла к выходу. Когда за женщиной закрылась дверь, я вздохнул.

— Только бы глупостей не наделала.

Григорий снова закашлялся от смеха. Затем стал серьёзным.

— Значит, о том, что ты мой сын...

— Да, знаю, — кинул. — А также знаю, что у тебя неделя. Может быть, полторы.

Старик кивнул:

— Я и сам догадался. Так что ты ей не сказал? Мы оба понимаем, что твои отмазки — только способ выиграть время.

Пришло моя очередь кивать. Сел на край кровати.

— Я очень, — специально выделил это слово, — многого не сказал. Уверен, что тебе оно надо? На смертном одре-то?

Григорий хмыкнул, насмешливо улыбнувшись.

— За меня не переживай. Я, возможно, главный подвиг в своей жизни уже свершил. Уверен, что жил не зря. Так что рассказывай.

Ну я и начал рассказывать. Про Утреннюю Войну, а за ней и про Закатную. Про смерть императора. Про изматывающее противостояние, в котором мы уступали. И, наконец, про поражение нашего государства. О том, как партизанил последние годы, рассказал мельком.

Гриша отвёл взгляд в сторону. Нелегко было ему принять всё это вот так сразу.

— Мне надо подумать. Переварить, — наконец заговорил отец.

— Не сомневаюсь. Я буду в кабинете, ознакомлюсь с содержанием ритуала. Надо понять, на каких условиях я здесь нахожусь.

Григорий согласился, объяснив, где я могу найти нужные бумаги.

Через десяток минут я уже листал папку с рисунками и формулами, дополненными описаниями и предположениями. Григорий нашёл лишь часть описания ритуала, и хотя всё необходимое для выполнения у него было, многое оставалось неизвестным. И те, кто делал для него расшифровку, не отличались внушительной эрудицией. Явно какие-то наёмные специалисты, которых ещё и прикончили после выполнения.

Понятно, что наёмников уничтожали не всегда, иначе желающих подзаработать было бы попросту не найти. Нет. «Разовые» исполнители были особой услугой, насколько я знал. Это были сильно задолжавшие люди, которые не боялись за свою жизнь, но нередко имели некую слабость, уязвимое место. Больной ребёнок, чаще всего, реже муж или жена, прочие родственники. Либо же они просто были задолжавшими большие деньги идиотами, проигравшимися или нечто подобное. Всех этих «разовых» работников объединяло одно. Они выполняют контракт и исчезают. А их семьи и близкие либо не отвечают по долгам, либо получают необходимые блага, дорогое лечение и прочее.

Вот и здесь явно работали именно такие ребята. И уже на середине папки я пошёл к бару и плеснул себе виски. То, что я нашёл в бумагах, сулило немало неприятностей.

Глава 15

Подмосковье. Поместье Барона Мартена

Сентябрь 1982 года

— Ну, рассказывай, — прохрипел старик. — По лицу вижу, что не очень тебя прочитанное обрадовало.

Он дал мне достаточно времени, чтобы изучить и проанализировать материал. Подхватив стул, я поставил его рядом с кроватью, но не сел. Сначала приволок ещё стул и водрузил на него бутылку вина и пару фужеров. Старик, глядя на это, крякнул.

— Ты заплатил своей жизнью за ритуал. Поверь, вино не сделает ни хуже, ни лучше, хоть упейся. Сожалею, но помочь тебе уже нельзя, — прямо сообщил я отцу. — Твоя жизнь — цена моей второй попытки.

Говорил я всё это, уже разливая вино по бокалам, и первый передал Григорию. Тот, чуть подумав, принял.

— Я в ритуалистике поднаторел, приходилось... Много чего приходилось, в общем, — не стал я углубляться в подробности, сейчас это значения не имело. — Нам обоим невероятно повезло, что ритуал прошёл именно так, как должен был. Построен ритуал так, что Гамаюн вовсе не был обязан нам помогать. Мог просто отказаться. Твоя жизнь — плата за мою. Однако самой сущности мы за её вмешательство не заплатили. Не знаю, как и что, но с меня это существо ещё спросит. В лучшем случае — оплата по выполнению. Если у меня всё получится, и я доживу до момента проведения ритуала, Гамаюн явится и, поздравив с выполнением, отберёт остаток жизни.

Я вздохнул, поболтав вино в