город. Нарушители порядка слышали гневные крики: «Я здесь сидел!» И не спорили – покорно уходили с чужих мест. Даже Пашка Могильный и Ольга Фролович не уселись вместе. Поддался этой странной тенденции и я: плюхнулся на сидение рядом с Надей Бобровой, примостил в ногах рюкзак.

– Будешь снова храпеть – ударю тебя локтем, – сообщила Надежда.

Не увидел на ее лице радости от скорого возвращения в лоно городской цивилизации.

– Разрешаю, – сказал я. – Хоть локтем бей, хоть ногой. Главное – не буди.

* * *

В этот раз я поля не разглядывал: насмотрелся на сельские пейзажи на годы вперед. Прикрыл глаза, едва только доцент скомандовал: «Поехали». После сорока прожитых лет у меня начались проблемы со сном. Как бы ни уставал, но всегда по нескольку часов ворочался в постели, прежде чем засыпал. А о том, чтобы спать в неудобной позе и уж тем более в сидячем положении, давно и помыслить не мог. Не помогали ни успокоительные капли, ни коньяк. Перемещение в другое тело избавило меня от старческого недуга: едва автобус тронулся с места, как я уже стал погружаться в дремоту, игнорируя и дребезжание, и прыжки по кочкам, и громкие голоса.

* * *

В общагу я отправился без Могильного и Аверина. Парни вместе со всеми доехали до института и уже оттуда отправились к автобусной остановке: решили наведаться домой. Пашке предстояло ехать до тринадцатого квартала, Славке – в противоположную сторону, до Комсомольских прудов. Но оба собирались ночевать сегодня в общежитии. Сказали, что утром добираться до института проблематично: можно и не поместиться в автобус. Пообещали привезти из дома продукты. А Павел с ухмылкой сообщил, что не забыл про гитару. «Голос-то к тебе до завтрашнего дня наверняка вернется».

От института я шел не спеша. Уже не считал окружавшую меня действительность сном. Почти смирился с тем, что угодил в прошлое. Потому без стеснения тешил любопытство: поглядывал по сторонам. Примечал все вывески. Рассматривал и людей. Рабочий день был в самом разгаре – на улице не заметил толп прохожих. Но все же народу вокруг было больше, нежели когда я проходил здесь же до поездки в колхоз. Прогуливались мамаши с колясками. Увидел детей в серой школьной форме: кто постарше, щеголяли красными пионерскими галстуками, младшие – с октябрятскими звездочками на груди.

Встретил и нескольких подростков. Бросилась в глаза их манера одеваться. Никаких балахонов. Ни у кого не увидел голых щиколоток или армейских ботинок. Все наряжены неброско (даже девчонки), рубашки у парней заправлены в брюки. Не заметил выставленных напоказ пупков, пирсинга на лице и синюшных татуировок. Но и не встретил никого в дорогой одежде, подогнанной по фигуре, с эмблемой известного бренда. Ни на ком из мужчин не разглядел приличного костюма – уж в них-то я неплохо разбирался. В женских нарядах понимал значительно меньше, но и они меня не впечатлили.

Молодые мужчины и женщины без смартфонов в руках, подростки без наушников, дети без самокатов с яркими светящимися колесами. Все это не походило на реальность, заставляло меня искать признаки сна или галлюцинации. Подливала масла в огонь почти пустынная проезжая часть: ни тебе обычных для этого времени пробок, ни даже вереницы разноцветных машин. Редким ретроавтомобилям, стареньким автобусам и грузовикам никак не удавалось убедить, что я шагал по центральному проспекту города. И лишь сидевшие на лавках у дверей подъездов пенсионерки казались частью привычной реальности.

Я притормозил около газетного киоска, окинул взглядом вывеску «Союзпечать», невзрачную витрину, стоявших у окошка мужчин (двое что-то разглядывали через стекло, третий с интересом просматривал уже купленный «Советский спорт»). Названия газетных передовиц на мгновение показались мне заменой новостным интернет-порталам. Названия газет («Правда», «Труд», «Известия», «Советская Россия») мало о чем мне говорили. Хотя некоторые из этих изданий я успел подержать в руках: разрезанные на части, они висели на ржавом гвозде в туалете рядом с домом трактористов.

Сунул руку в карман… но расстаться с честно заработанными в колхозе рублями не решился. Подумал, что советские газеты для меня сейчас не так важны, как советские продукты. Взглядом отыскал гастроном (желудок напомнил о том, что пришло время обеда), но с походом в него решил повременить до того, как проведу ревизию доставшихся мне от Комсомольца по наследству вещей: кто его знает, может, найду под кроватью гору консервов и овощей. Ну а потратить деньги я успею всегда. Вполне допускал, что выданные мне в колхозе пять рублей – все мои денежные средства вплоть до получения в октябре стипендии.

Около корпуса общежития я постоял, разглядывал его со стороны. Пришел к выводу, что здание внешне почти не отличалось от того, что я помнил. Когда приезжал к сыну, его общагу не рассматривал (может, и перекрасили ее, в моей памяти этот факт не задержался). А вот под окнами заметил окурки, фантики от конфет, крышки от бутылок – не гору, но идеально чистой территория около общежития точно не выглядела. В окнах заметил несколько мужских фигур с сигаретами (или папиросами?) в руках. Парни курили, особо не прячась, точно как в начале девяностых. И точно так же, как и во времена моего прошлого студенчества, по-свински выбрасывали окурки из окон.

Едва переступил порог общаги, как почувствовал на себе строгий взгляд вахтерши. Отчитался перед женщиной, из какой я комнаты, получил нагоняй за то, что не оставил на вахте ключ (отдавать кому-то ключ от своего жилища мне казалось… странным поступком). Отвесил строгой надзирательнице парочку комплиментов (во имя спокойного будущего). По собственному опыту знал, что хорошие отношения с вахтершами – это важно. А заполучить их совершенно несложно: нужно лишь чаще улыбаться да говорить правильные слова. Я поправил лямки рюкзака и побрел к лестничному пролету.

С удивлением посматривал на горшки с цветами и деревянные лавки у стен, на шторы, на приоткрытые форточки. В моих воспоминаниях там раньше были решетки на окнах, около которых в девяностых часто стояли прикованные к железным прутьям наручниками подозрительные личности, пойманные милицией во время облавы. Доводилось и мне побывать в шкуре подозрительных. Как-то минут десять простоял в браслете около окошка, пока знакомый паренек бегал в мою комнату за забытым там паспортом (милиционеры тормознули меня на входе в корпус, подняться за документом с пропиской не позволили).

Запах хлорки смешался в воздухе с ароматом табачного дыма. По коридорам общежития деловито сновали студенты – кто в рубашке и отутюженных брюках, кто в майке и потертых штанах. Кто-то перетаскивал мебель, кто-то нес из кухни кастрюлю