– Хорошая вещица. Пригодится.

Бросил кастет на покрывало.

Окинул взглядом разложенные на кровати богатства, почесал затылок. Не возлагал на содержимое чемодана больших надеж в плане обогащения, и мои ожидания оправдались: вступал я в новую жизнь почти как тот младенец – голым и босым. Но студентом первого курса Зареченского горного института. Это значило, что доставшийся мне от Комсомольца минимальный набор одежды предстояло беречь. На занятия в костюме Адама ходить не получится. Так что нравились мне мои наряды или нет, не имело значения.

* * *

Посетил душ на первом этаже. Помнил: девочки – направо, мальчики – налево (хотя откуда здесь в шестьдесят девятом девочки в мужском корпусе?). Пришел к выводу, что за двадцать лет общежитие почти не изменится, а те изменения, что все же произойдут, будут не в лучшую сторону. Это уже в двухтысячных годах здесь сделают грандиозный ремонт, оставив на прежних местах только несущие конструкции. До девяностых же годов соизволят лишь постелить на этажах линолеум да перекрасить стены. Душевых кабинок изменения не коснутся. Разве что… сливы станут чаще засоряться (я хорошо помнил, как приходилось мыться, стоя по щиколотки в грязной воде).

Отсутствие обычных пластмассовых тапочек стало для меня неприятностью: по своей прошлой студенческой жизни помнил, что принимать душ босым – не лучшая идея. Но в шестьдесят девятом, похоже, высокая вероятность подцепить всевозможные грибки никого не пугала. Студенты шлепали по душевой босыми ногами и думать не думали о грозившей им опасности. Я печально вздохнул… и тоже нехотя сбросил свои тапки со стоптанными задниками (буду надеяться, что злые грибковые болячки придут в Советский Союз не раньше начала той самой перестройки).

Чисто вымытый, но в грязной одежде я прогулялся в булочную, прикупил там большую булку пшеничного (истратил двадцать восемь копеек из своих невеликих денежных запасов). В прошлой жизни я хлеб почти не ел, пытался сохранить стройную фигуру: ближе к сорока пяти годам стал появляться пивной живот. Но пока мне было не до диет. Да и не нуждалось вечно голодное тело Александра Усика в диетах – на мне сейчас несложно было изучать строение скелета человека. Подумывал прогуляться в «Гастроном» за молоком, но не решился увеличивать траты: десять рублей до стипендии – невеликие деньги.

Мысли о поиске бутилированной воды я отбросил. Не до жиру. Да и усомнился, что найду в это время нечто подобное. Но пить сырую воду из крана все же не решился – вскипятил чайник (благо, нашел его в комнате). Подрезал из оставленной на столе пачки немного чая (первого сорта). Не постеснялся экспроприировать и несколько ложек сахара (раньше чай с сахаром не пил, но теперь не отказал своему хлипкому юному организму в получении нескольких лишних калорий). С голодухи хлеб показался необычайно вкусным. Я умял треть булки и лишь после этого ощутил относительную сытость.

Скудный набор одежды вынудил меня включить в обязательную программу на сегодня стирку: ходить в поношенной и невзрачной одежде лучше, чем еще и пахнуть при этом духами «Бомж номер пять». Тазик я в комнате не нашел, стирал прямо в раковине, мылом. При мысли о том, сколько вещей первой необходимости следовало срочно купить (и в какую сумму те обойдутся), становилось грустно. В таких обстоятельствах невольно задумаешься о воровстве. Решил, что уж вилки и ложки я из институтской столовой точно умыкну: есть руками до стипендии – не самая приятная перспектива.

И еще жалел, что не привез из колхоза капусту.

* * *

Аверин и Могильный ввалились в комнату засветло. Шумные, веселые. И от одного, и от другого несло свежим пивным ароматом. С удивлением взглянули на развешенное по комнате влажное белье, на штаны, с которых на пол продолжала капать вода (я не решился бросить в комнате для сушки без присмотра свой самый ценный предмет одежды). Я встретил парней лежа на кровати (одетый лишь в исподнее), от нечего делать листал книгу Островского.

Славка бросил посреди комнаты сумку. Пашка поставил свой раздутый от вещей рюкзак около шкафа, аккуратно положил на кровать гитару.

– Санек, давай, дуй на кухню…

Аверин замолчал – лишь сейчас заметил мой наряд.

– Пашка, беги, ставь чайник, – сказал он. – Будем ужинать. И отметим наше возвращение из колхоза. Я нашел заработанным деньгам достойное применение.

Славка с ловкостью фокусника извлек из своей сумки бутылку с узнаваемой этикеткой («Столичная»).

Пашка одобрительно крякнул.

– Живем! – сказал он.

Аверин ухмыльнулся, водрузил бутылку в центр стола и принялся доставать из сумки газетные свертки с продуктами, раскладывал их на столешнице. Шуршание газетной бумаги прозвучало райской музыкой для моего слуха. Я уловил запах жареной птицы, копченой рыбы, печеной картошки. Увидел яйца (вареные?), круглый каравай хлеба, посыпанный крупными зернами соли кусок сала, банку с солеными огурцами.

«Ну, прямо новогодний стол», – подумал я, разглядывая сооруженную Славкой Авериным композицию.

Понял: голодная смерть мне пока не грозила.

* * *

– Не-не-не! – сказал я. – Больше не буду. Мне хватит.

Накрыл свою чашку рукой.

– Э-э-э… да что тут пить-то осталось? – сказал Аверин. – Бутылка на троих – это несерьезно.

– Нет, Славка прав, – поддержал его Могильный. – Давай по последней, Сашок.

– Нет, – сказал я. – Для моего воробьиного веса ста граммов – более чем достаточно. Напьюсь – стану дебоширить. Оно вам надо? Я лучше еще одну рыбу съем. Где это ты, Славка, такую достал? Сам ловил?

– Когда? Я неделю в колхозе проторчал. Батя вчера на рыбалку ездил.

Я положил себе на тарелку очередного карася. Копченая рыба всегда была моей слабостью, хотя сам я никогда рыбалкой не увлекался: на подобные забавы попросту не оставалось времени. Рыбу я ловил лишь вынужденно – составлял компанию своим начальникам, изображал преданного соратника. Да и на тех нечастых выездах к водоемам приходилось все больше пить спиртное да рассказывать веселые истории, рыбалка была… сопутствующим занятием.

– Кстати, парни, – сказал Аверин, – я тут подумал… и решил записаться в дружинники.

Он прекратил попытки плеснуть мне в чашку водки, оставил бутылку в покое.

– Э-э-э… батя уговаривал дежурить вместе с ним в нашем районе, но ездить туда каждый вечер далековато. Я лучше здесь. Завтра в институте разведаю, что да как.

– Нет, дело-то хорошее, – сказал Пашка. – Но с чего вдруг тебя посетила такая мысль? Соскучился по армии? Не навоевался?

Он наколол кусок сала на кончик ножа, забросил его в рот.

Я вытер о газету испачканные рыбьим жиром пальцы, из чайника плеснул воды в пахнущую водкой чашку.

– При чем тут армия? – сказал Аверин. – Не слышали,