понимал. По крайней мере, когда он укладывался на лежанке и закрывал глаза, спал он мертвецким сном.

   Следующим утром япошка ударил молотком по снарядной гильзе и Петерсон открыл глаза. Со всех сторон в шалаше послышалось раздраженное ворчание. Несмотря на грохот железа о медь, поднялись не все. Подошли япошки и начали пинать тех, кто не встал. Большинство пленных, всё-таки, поднялись и пошли. Один тощий парень остался лежать. Охранник принялся на него орать и бить ногами. Затем он присел рядом с ним, а спустя полминуты поднялся.

   - Синде иру* - сказал он и указал большим пальцем в сторону выхода, словно добавляя: "Убрать эту падаль".

   - Бедный Джонси, - произнес кто-то позади Петерсона. - Он был неплохим парнем.

   Несмотря на то, что мёртвый Джонси не весил более сорока пяти килограммов, нести его пришлось вчетвером. Одним из них был Петерсон. Все они представляли собой бледные тени самих себя прежних. На кладбище трупы складывали не в индивидуальные могилы, а в вырытые канавы. Не обращая внимания на негашеную известь, которую япошки высыпали на каждый новый труп, вокруг роились мухи.

   Тело Джонси швырнули в канаву. Они постарались не швырять его поверх остальных, но яма была уже переполнена. Несмотря на известь, стояла жуткая вонь.

   - Следующим может быть один из нас, - сказал кто-то из могильщиков.

   Петерсон уверенно помотал головой.

   - Пока мы ещё способны таскать остальных, нам до них ещё далеко. Я собираюсь дождаться возвращения американцев.

   - Ну и когда оно, по-твоему, состоится? - поинтересовался другой. Он не спросил "состоится ли оно вообще?", а это уже что-то да значило.

   Петерсон пожал плечами.

   - Чёрт его знает. Но собираюсь это выяснить. Япошки загоняют нас в могилы, но я намерен плюнуть на их собственную.

   Даже говорить о подобных вещах означало рисковать. Если один из трёх оставшихся могильщиков донесёт на него япошкам, те его шлёпнут. Но это вряд ли. Ничего поделать с ними Петерсон не мог, что бы он ни говорил. Скорее, они изобьют его, а потом заставят работать до самой смерти.

   - Пора возвращаться, - произнес он. - Если опоздаем на перекличку - еды не получим.

   Эти слова заставили его товарищей по несчастью шевелиться. Хуже всего здесь - остаться без еды, хуже даже, чем побои. Еда позволяла двигаться. Это хорошо, если человек планировал здесь выжить. На обратном пути Петерсону и остальным встретилась четверка из другого шалаша, которая тащила ещё более тощее тело, чем Джонси. За спиной Петерсона раздался глухой звук удара тел друг о друга.

   Оборачиваться он не стал.

   Как всегда бывает, когда выносят трупы, перекличка затянулась. Япошки всегда злились и горячились, когда видели меньше народу, чем ожидали. Они знали, что Джонси умер, но их, кажется, это совершенно не волновало. Они суетились, орали и размахивали руками до тех пор, пока не понимали, что количество живых людей минус один мёртвый равняется тому количеству, какое они видели в данный момент перед собой.

   Когда пленные, наконец, отправились за порцией риса, пошёл дождь. Это не был привычный "жидкий рассвет". Дождь в горах, если и шёл, то шёл от всей души. Ботинки Петерсона чавкали по грязи. Сквозь дыры в подошве протекала жижа. Очень скоро ботинки совсем развалятся. Что делать потом, он не знал. Впрочем знал: он будет ходить босиком.

   Первые несколько минут после еды, Петерсон вновь ощутил себя нормальным человеком. Он направился к тоннелю.

   Рабочие из других бригад подвели к горе дорогу. Вымащивать её не стали, вместо этого её посыпали гравием. Так она сохранится при любой погоде. Если тоннель удастся закончить, то в восточной части Оаху у япошек появится короткий путь между Гонолулу и Канеохе.

   Был ли в этом смысл? Пленные здесь работали ради какой-то цели или лишь ради того, чтобы уморить себя работой? Одно из двух, решил Петерсон. С его точки зрения, разницы никакой. Нужен ли япошкам этот тоннель или нет, пленные будут вкалывать до самой смерти.

   Охрана не носила кирки и лопаты. У них были винтовки, а у некоторых ручные топорики. Если им не нравилось, с какой скоростью идёт пленный, его били тем или другим, а иногда валили на землю и пинали ногами. Ответить пленный ничем не мог. Если отвечал, охранники закалывали его штыками и бросали медленно умирать. Они прекрасно знали, какие раны несут быструю смерть, поэтому старались их не наносить.

   Охранников было не очень много. Иногда Петерсон думал, что внезапный бунт может увенчаться успехом. Но, даже если увенчается, что с того? Пленные останутся сидеть в этой глуши в долине Калихи, япошки просто их блокируют... после чего они все перемрут от голода, когда есть станет совсем нечего. "Что бы мы ни делали - мы обречены", - подумал Петерсон.

   Обреченные пленные принялись за работу. Петерсон схватил кирку и закинул её за плечо, словно винтовку "Спрингфилд". Единственными источниками света, освещавшими тьму тоннеля, были факелы и свечи. Дергающееся пламя отбрасывало на стены тени шевелящихся людей. Римские рабы, трудившиеся на шахтах, должно быть, отлично знали эту обстановку. Петерсон гадал, помнил ли её кто-нибудь ещё с тех времен.

   Звук кирок, вгрызавшихся в вулканическую породу, вынудил его двинуться вперёд. Люди с лопатами нагружали породой плетёные корзины. Заполненные корзины выносили наружу носильщики. Пленные часто спорили - какая работа хуже всего. Эти споры помогали отвлечься.

   Раскопки только начались. Петерсон вскинул кирку и опустил её перед собой. Когда он выдернул её обратно, отвалился кусок базальта, или гранита, или как его там. Человек с лопатой откатил кусок камня в сторону. Петерсон вновь вскинул кирку.

   Как и во время строительства дороги, работа здесь шла небыстро. Тех, кто торопился, одёргивали. В этом был определенный резон: если кто-то работал быстро, япошки думали, что и остальные смогут. Зачем давать этим узкоглазым макакам возможность морить людей ради этого сраного тоннеля? Пленные и так делали больше того, что могли. Если заставлять их работать усерднее, они просто раньше умрут.

   Вверх. Вперед. Скол. Вытащить. Пауза. Вверх. Вперёд. Скол... В конечном итоге, в любой работе, даже в самой тяжёлой, появлялся свой ритм. Петерсон работал настолько бездумно, насколько позволял