Он догнал Сам Лиена, когда тот уже с треском завел свой мотоцикл – древний советский «Иж».

– Садитесь, – указал вьетнамец себе за спину.

Роман сел на горячее сиденье, ухватился за тощие бока водителя.

– Я готов.

Сам Лиен взял такой старт, точно хотел оторваться от погони. Как только глушитель не потерял.

Роман, поневоле трезвея, несколько раз оглянулся. А может, действительно погоня? Иначе с чего бы этот каскадер так гонит свой трескучий драндулет?

Но минут через пять Сам Лиен поехал тише, а потом и вовсе потащился, как черепаха. Тут до Романа дошло (был бы трезвее, понял сразу): он снова имеет дело с новичком. Отсюда и нервозность, и напряжение в голосе, и стремление как можно быстрее покинуть место встречи. Невзирая на свои сорок, Сам Лиен вел себя так же, как восемнадцатилетний Лак.

Роман отодвинулся от узкой спины Лиена, закурил, пуская дым по ветру. Пролетающие мимо улыбчивые мотоциклистки махали ему руками.

Помахал и он, чего уж там. И почувствовал, что эта езда и мотоцикл его отнюдь не красят.

– Далеко еще?!

– Близко, – крикнул вьетнамец. – Уже плиехали.

Буква «р», как и всем его землякам, ему не давалась. А так очень даже приличный был выговор. Не иначе, бывший советский студент.

Сам Лиен свернул в переулок и остановился возле двухэтажного дома.

– Сюда, – указал он на ближайшую подворотню.

Роман слез с мотоцикла, потянулся. Хмель проходил, оставляя муть в голове и сухость во рту.

Все правильно, обычное похмелье. Значит, ничего особенного в той водке не было, зря только бедных рептилий утопили.

Лиен закатил «Иж» в подворотню, прислонил к стене. Зайдя следом за ним, Роман удивленно остановился. Подворотня оказалась не совсем подворотней. Тут стояла мебель, висели картины и фотографии, качался в гамаке худощавый подросток с наушниками от плеера на голове.

– Сын? – спросил Роман, заметив явное сходство меломана со своим связником.

– Сын, – неохотно ответил тот. – Идемте.

Вслед за ним Роман вошел в крохотный дворик, где две женщины возились у плиты. Они встретили гостя приветливыми улыбками и звонко запели что-то на своем языке.

– Это моя жена, это сестла, – сказал Сам Лиен. – Они очень лады вас видеть.

Роман раскланялся, прижимая руки к сердцу.

– Я тоже очень рад.

Сам Лиен что-то коротко сказал обеим женщинам. Они запели еще громче. Та, что была постарше, наверное, жена хозяина, с воодушевлением махала поварешкой. Речь явно шла о праздничном обеде, на котором Роман должен был предстать в качестве почетного гостя.

Вспомнив о лягушачьих лапках и жареных тараканах, он запнулся. Тут не кафе, придется лопать все подряд, чтобы не обидеть хозяев. Он не видел, что готовят дамы, но запах был тягучий, незнакомый. Как бы не нарваться на что похуже, чем тараканы…

В это время из дома вывалилась целая орава черноголовой ребятни. Дворик наполнился звоном их голосов. Они обступили Романа со всех сторон, скаля белые, местами в прорехах, зубы.

Он запоздало пожалел, что не купил никаких лакомств, и полез в карман за деньгами.

Сам Лиен издал суровый окрик. Дети тут же гурьбой сыпанули в подворотню.

– Не надо, – строго сказал он Роману. – Идемте.

От его учительских интонаций присмирели даже женщины у плиты и тихо вернулись к готовке.

Сам Лиен вошел в дом, поманил за собой Романа. По узенькой винтовой лестнице они поднялись на второй этаж и вошли в крохотную, размером с ванную, комнату.

Впрочем, в этой «ванной» было все, что требовалось для жизни. Кровать, шкаф, телевизор, стол с компьютером. Правда, стояло все впритык, так что, сидя на кровати, можно было без труда дотянуться до телевизора или до шкафа. Но, помня поговорку «в тесноте, да не в обиде» и учитывая разницу в габаритах между европейцами и представителями юго-восточной Азии, жить здесь можно было, и, судя по количеству детей, жить не без приятных семейных радостей.

– Садитесь, – кивнул хозяин на кровать.

Роман не без опаски опустился на неказистое ложе. Но ничего, оно даже не скрипнуло.

Сам Лиен, не теряя времени, закрыл раздвижную дверь и полез в стол.

– Откуда вы так хорошо знаете русский? – спросил Роман, пытаясь наладить более тесный контакт.

– Я учитель лусского языка, – не оборачиваясь, сказал Лиен.

Вести беседу со спиной не слишком удобно, и Роман, умеющий понимать намеки, замолчал.

Сам Лиен, порывшись в глубинах нижнего ящика, вытащил желтый конверт и вручил гостю.

– Это вам.

Роман молча взял конверт, извлек из него несколько фотоснимков. Качество съемки дрянное, но кое-что разобрать можно.

Вот пологая гора, поросшая лесом. Под горой – полоска воды. Какие-то люди на каменистом берегу. Людей двое, один высокий, белоголовый, второй пониже, плотный, бритый наголо. Затем Роман увидел нечто наподобие огромного перегонного аппарата. Какие-то железные емкости, трубы. Тот же высокий человек – теперь было видно, что это старик – стоял боком, вытянув руку. Понять, что к чему, оказалось трудно.

Роман глянул на Сам Лиена, который, отдав конверт, сделал шаг назад и демонстративно смотрел в сторону.

– Что это?

Сам Лиен, не глядя на снимок, выставил ладонь.

– Я не знаю, что это. Я не имею к этому отношения. Я только сделал фото – и все. Я ничего не хочу знать.

Выставленная ладонь дрожала.

– Ладно, – пожал плечами Роман.

Он видел, что настаивать бесполезно. Сам Лиен был напуган до смерти и не скрывал этого.

Но получение снимков было лишь частью задания Романа. Он должен был услышать разъяснения по поводу их происхождения. А также узнать место. Это – главное.

– Кто делал эти снимки? Могу я узнать?

Сам Лиен тяжело опустился на табурет.

– Мой отец. Он либак. Это он делал снимки.

– Где? Я могу узнать, где это было снято?

– Да. Нет. Я не знаю. Знает только мой отец. Он снял это и поплясил меня сделать фото… И дал телефон, чтобы я позвонил вашим людям. Я увазяю отца. Он был пальтизан, он много воевал плотив Амелики. Но я не воин. Я утитель. Я хоцю спокойно зить и ляботать. У меня холосая лябота. У меня пять детей. Я не могу лисковать. Понимаете?

От волнения акцент Сам Лиена усилился. Черные глаза с мольбой уставились на Романа.

– Понимаю, – кивнул тот. – Вы и так очень помогли нам, уважаемый Лам Сиен.

Хозяин моргнул, слабо улыбнулся.

– Сам Лиен, – поправил он.