Но самое страшное, она еще жива. Впрочем, жизнью это назвать нельзя, скорее агонией. Выпирающие из разреза кишки мелко и часто вздрагивают, из горла временами вырываются хриплые, клекочущие то ли всхлипы, то ли вздохи, на разорванных в лохмотья губах лопается и опадает грязная кровавая пена. А я-то думал, что после вчерашней седой несовершеннолетней старушки меня уже ничем не проймешь… В груди ворохнулось черное и недоброе. Зря, ой зря я этих упырей убил так легко и быстро. Ну, ничего, их снаружи еще много, мне хватит. Но что делать сейчас? Женщине этой не поможет даже сам Склифосовский лично, причем во главе всего Института скорой помощи своего имени. Тут уже ничто не поможет… Но она все еще дышит. И каждая секунда этой агонии для нее, наверное, все равно что целая вечность в аду… Да за что же мне вот это?!

Подхожу к столу вплотную, зачем-то стараясь не наступить в ее запекшуюся кровь на полу, словно от этого кому-то станет легче, достаю из ножен клинок. Еще никогда в жизни мне не приходилось убивать человека ножом. Но сейчас это не убийство, это – акт милосердия. И нож мой – не просто нож, а мизерикорд[15]. Аккуратно, будто в руках у меня не отточенный клинок, а медицинский шприц, а я пытаюсь максимально точно и по возможности безболезненно сделать укол, вонзаю острие чуть ниже обезображенной кровоподтеками и ожогами левой груди. Тело на столе на секунду выгибается дугой и, вздрогнув, вытягивается. Все. Прекратилось сипящее горловое бульканье, последний раз опали на губах кровавые пузыри. И внутри меня прямо сейчас будто что-то умерло. Словно тонкая ниточка оборвалась. Тонкая, но очень важная. И теперь я – уже не совсем я. И ждать от меня можно чего-то такого, на что я еще вчера считал себя в принципе не способным…

– Саня! – доносится из соседней комнаты голос Боровкова. – Что там?

– Уже ничего, Игоряныч, – отвечаю, машинально вытирая клинок о рукав куртки. – Уже ничего…

В углу комнаты – небольшая кучка рваного тряпья, в котором можно опознать форменное платье и разодранное в клочья женское белье. Приподнимаю обрывки за чудом удержавшийся на плече погон. На пол падает за что-то зацепившаяся синяя косынка… Младший лейтенант юстиции. Скорее всего, помощник следователя… Среди тряпок вижу знакомую книжицу служебного удостоверения. Света свечей достаточно, чтобы разглядеть фото и записи. Все верно, помощник следователя следственного отделения, младший лейтенант, совсем еще молодая и очень хорошенькая, удостоверение выдано полгода назад – девочка совсем, только-только на службу поступила… Суки! Зубами рвать буду тварей!!!

Выхожу в комнату со «скатертью-самобранкой», возле которой ждут бойцы моей группы. Как я и предполагал, стошнило не Игоря. Ну да, он и покрепче, и видел побольше. А остальные… Злее будут. Их злость и безжалостность нам еще очень понадобятся, причем, я бросаю взгляд на часы, уже через пятнадцать минут, если никто не обнаружит себя раньше.

– Все, хватит сопли жевать, – жестко бросаю своему сбледнувшему с лица воинству. – Нам еще «Магнит» громить, со всеми обитателями. Что встали? Пошли! Через пятнадцать минут начало «концерта»!

Начать точно по плану, ровно в два часа ночи, все же не получилось. Буквально за пять минут до «времени Ч» со стороны городской администрации донеслась заполошная перестрелка на пару десятков стволов, причем среди панических, на полмагазина, очередей опытное ухо отлично различало уверенные, пусть и частые, одиночные выстрелы. Будто точки в конце чьих-то беспутных и бестолковых жизней.

К счастью, мы до конечной точки своего маршрута, относительно недавно построенного на небольшом пустыре сетевого универмага «Магнит», добраться успели и лежали за невысокими кустами неподалеку от крыльца. Ну, теперь уже ждать нечего. Короткий кивок Боровкову (роли мы заранее распределили), шустрая перебежка к крыльцу. «Магнит» тут типовой – быстровозводимая каркасная конструкция на примерно полуметровом бетонном цоколе-основании, обшитая снаружи белым сайдингом с фирменными «магнитовскими» красными «сапожками» понизу стены и под крышей. Я слева, Игорь – справа от входа, распахиваю дверь, и мы почти одновременно забрасываем в помещение по две оборонительные осколочные «феньки»[16]. Одну – подальше, почти до противоположной стены, благо и размеры у магазина относительно скромные, и стеллажи – по два примерно метра в высоту, никак не до потолка. Вторая пара – поближе к входу. Чтоб досталось всем здешним «обитателям», что выплывают из алкогольного забытья, потревоженные близкой перестрелкой, и пытаются подняться на ноги. А вот это – откровенно лишнее. Забросив бандитам по два чугунно-тротиловых «гостинца», мы скатываемся с крылечка и растягиваемся в грязи, прижавшись к бетонному цоколю. Пластиковые стены для осколков – вообще не преграда, за ними прятаться – та еще смертельно опасная глупость.

Едва над нашими головами отгремели четыре взрыва, практически слившиеся в один, обе подчиненные мне тройки, со мной во главе, вломились в окончательно разгромленный магазин, в клубы вонючего дыма сгоревшей взрывчатки. На полу среди перевернутых и опрокинутых полок и стеллажей – тела, много, по меньшей мере три десятка. Каждому по две-три пули одиночными в быстром темпе. Шевелится, не шевелится, полный ли у лежащего туловища комплект рук-ног, на месте ли голова – плевать. «Контроль» – он для всех. Кто там был жив, а кто мертв – разберемся позже. А пока – «только мертвый не выстрелит в спину». Это я снова старого ханкалинского знакомца-омоновца вспомнил. А как можно быть точно уверенным, что тело перед тобой мертво? Разве что убить его лично. Без вариантов.

С «Магнитом», вернее, с квартировавшими в нем бандитами, покончено буквально за пару минут. А вот на выходе нас ждет неприятный сюрприз: от здешней автостанции в нашу сторону ломится на рысях немаленькая такая толпа. Точно не наши. У наших всех на рукаве сейчас гибкая светоотражающая пластиковая лента кислотно-желтого цвета. Такой простенькой опознавалкой «свой-чужой» нас еще перед вылетом в Египет обеспечили. А что? Яркая, видна издалека даже в темноте, надевается за секунду, легкая и места в кармане занимает немногим больше мотка изоленты. Да и дорогу себе мощными фонарями подсвечивать наши не станут, дураков нет.

Ну, раз чужие, значит, обеспечим теплую встречу. Тут уже не одиночными работать нужно, а плотным и сосредоточенным автоматическим огнем, благо толпа хоть и немаленькая, но бежит компактно, по дороге. Ага, на обочинах же грязь, испачкаться не хочется. Дебилы нестроевые!

Шесть автоматов на дистанции меньше полусотни метров в толпе наступающих просеки прорубают. Продолжающие сыпать с неба грязные хлопья шипят и испаряются, соприкасаясь с раскаленной сталью автоматного ствола, оставляя на ней грязные жирные потеки. Те из бандитов, что поглупее, бросаются наутек и ложатся под новыми очередями. Те, что поумнее, падают на землю и, прикрываясь трупами тех, кому повезло меньше, пытаются отползти и найти себе хоть какое-то укрытие. Ну да кто ж им позволит?