Но Дина все равно молчала.

– Не молчите, – сказал Мартин. – Я умру.

Но Дина продолжала молчать и по очереди скатывала и раскатывала резинки своих полосатых носочков – то на левой ноге, то на правой. Потом опять на левой. Потом снова на правой.

– Я не думал, что Вам это так важно, – сказал Мартин.

– Мне неважно, – сказала Дина.

– Понимаю. – сказал Мартин.

И тут Дина вдруг вскочила. И закричала:

– Вы ничего не понимаете! Дурацкий слон! Дурацкий идиотский слон! Уезжай куда хочешь к чертовой бабушке в дурацкую Индию! Зачем ты вообще приезжал, дурацкий идиотский слон! Уезжай и никогда больше не приезжай!!!

– Дина! – сказал Мартин и от ужаса и боли стал размером с большую собаку.

– Уезжай к чертовой бабушке! – завопила Дина и бросилась бежать.

И тут Мартин увидел машину.

И понял, что бежит за Диной. Он даже не думал, что можно так бегать.

А потом он увидел, как Дина взлетает в воздух. И почувствовал, что ему страшно больно. Так больно, как будто его тело распалось на части.

А потом стало темно.

– А теперь «Сурка!» – попросила Дина, и Мартин спел «Сурка». Дело было теплым воскресным вечером в самом начале осени, только-только начало темнеть, они сидели на крыше, но это была другая крыша, потому что Дом С Одной Колонной давно требовал ремонта, и этим летом они наконец собрались переложить кровлю. Теперь крыша была красной, а посередине был надежно привинчен удобный диван и маленький столик, и Мартин с Диной пили чай с абрикосовым вареньем, потели и отдувались. Потом Дина встала и подошла к краю крыши, и Мартин подошел следом за ней. Дина присела на корточки, а Мартин забрался к ней на колени, и они стали смотреть вниз. Мимо проехал мороженщик, его фургон переливался удивительными цветами, а на крыше извивались длинные антенны. Они улавливали сигналы тех, кто жил в ближайших домах: кому рожок с клубничным шербетом, кому тройной «гляссе», а некоторые были любителями ледяной крошки со вкусом односолодового виски. В доме напротив зажглись окна, и они увидели, как очень похожий на Лу молодой человек и какая-то девушка машут им руками. Дина растерянно посмотрела на Мартина и сказала:

– Я не помню, когда Лу переехал.

Потом она огляделась вокруг и вдруг сказала:

– Мартин? Почему наша крыша красная, а не зеленая?

Она сняла Мартина с колен и медленно поднялась. Она посмотрела на свои взрослые руки с накрашенными ногтями, на незнакомое платье, поднесла к глазам прядь длинных темных волос и испуганно спросила:

– Мартин, что все это такое?

– Это мы, Дина. – Сказал Мартин. – Это же мы.

Потом вдруг рассвело.

* * *

– Этого не может быть, – сказал доктор Циммербург и укусил себя за ноготь, – этого не может быть, но это есть. Хотя этого совершенно не может быть. Но это, безусловно, есть.

– Он… умер? – едва слышно спросила Ида.

– Он умер. Но он не умер. – сказал доктор Циммербург и уронил очки. – Понимаете, он ожил.

– Ожил? – медленно переспросил Марк.

– И зажил. То есть зажило. Я хочу сказать, все зажило. Как на собаке. Я имею в виду, на слоне. На вашем слоне все зажило, как на собаке. Вот что я имею в виду, – сказал доктор Циммербург и подпрыгнул.

– Господи, какое счастье! – закричала Ида.

– Подождите, – сказал Марк, – ожил. С ума сойти. Какое счастье. Но как это – ожил?

– Понимаете, – сказал доктор Циммербург и яростно почесал себя в затылке, – кажется, Мартин бессмертный.

Когда измученные переживаниями и волнением Марк, Ида, Джереми и Лу поздней ночью вернулись из больницы домой, навстречу им с крылечка Дома с Одной Колонной поднялась фигура в аккуратной синей униформе.

– Миссис Робинсон! – изумленно сказал Лу.

– Да уж решила вас дождаться, – сказала старая почтальонша. – Ничего не рассказывайте, все знаю, моя подруга Бетси там старшая медсестра, и уж если она что рассказывает, то будьте уверены, ничего не упустит, я уже еей даже сказала однажды, ты бы, Бетси, как начнешь говорить, думала, когда закончить, а то жить мне не так уж много осталось, могу до конца твоей истории и не дотянуть, – так вот она мне рассказала, как доктор Циммербургт глазам своим не верил, умер бедный слоник, он даже заплакал, ведь его весь город уж так любит, и доктор его сколько лет пользует, а тут ему и говорят: «Доктор, да смотрите же!» – а раночки-то все затягиваются, Бетси мне говорит, медсестра-то чуть даже в обмотрок не хлопнулась, да и доктор тоже с тех пор вроде нормально ходит, а то все возьмет да и подпрыгнет, а Мартин, бедняжечка, как глаза открыл, так сразу, «Дина! Дина! Где Дина?» – Бетси мне говорит, а сама чуть не плачет, бедная девочка, только он ее и спас, но все равно кома есть кома, ох, и не говорите ничего, сама все знаю, дай ей бог, бедной девочке, я буду за нее молиться, так-то.

– Спасибо, миссис Робинсон, – устало сказала Ида.

– Телеграммка-то, – сказала старушка.

– Какая телеграммка? – удивился Марк.

– Ох! – сообразила Ида. – Это, наверное, ответ от мамы с папой. Про Мартина.

– А, – сказал Марк. – Ответ.

– Давайте сюда, – сказал Лу, и на этот раз миссис Робинсон беспрекословно отдала ему телеграмму.

В телеграмме было написано:

«ДОРОГИЕ ДЕТИ! ОКАЗЫВАЕТСЯ, МАРТИН БЕССМЕРТНЫЙ. ЭТО МОЖЕТ СОЗДАТЬ СЛОЖНЫЕ СИТУАЦИИ.»

Марк пожал плечами, Ида проверила, заперта ли машина, Джереми аккуратно вытер ноги о придверный коврик, миссис Робинсон помахала Смит-Томпсонам на прощанье, Лу скомкал дурацкую телеграмму и сунул ее в задний карман штанов, и все пошли спать.

– Много кого видел, – сказал голос, и Мартин посмотрел вниз, пытаясь разглядеть в темноте того, кто к нему обращается. – Собак, понятное, дело, видел, хотя их не пускают. Кошек видел, хомячков, ясное дело, морских свинок. Рыбок видел, их пускают, между прочим, даже в палаты. Один раз видел палочников в банке. Но слона не видел.

– Ты кто? – шепотом спросил Мартин.

– Рузвельт, – сказал голос.

– Лично? – опешил Мартин.

– Нет, призрак, – сказал голос.

– Все совсем плохо, – сказал Мартин. – То есть все и так совсем плохо, но что все настолько плохо… У меня начинается великая депрессия.

– Дурак, – сказал голос, – я не президент. Я собака. У меня просто с лапами были нелады.