— Нет, — ответила Бренда. — В пустыню превратились только районы между тропиками, а во всех остальных местах климат просто очень неустойчив. Есть несколько более-менее безопасных городов, куда мы могли бы направиться. Особенно на руку то, что у нас иммунитет к Вспышке — наверно, будет легко получить работу.

— Работу... — эхом отозвался Томас, словно никогда в жизни не слышал слова, более ему чуждого. — Ты уже думаешь о том, как бы получить работу?

— А ты что — есть не собираешься?

Томас не ответил. Вот она, суровая действительность. Если они вырвались в реальный мир, то им придётся жить по его законам. Но разве можно вести обычную жизнь в мире, где царит Вспышка? Он сразу же подумал о своих друзьях.

— Тереза... — сказал он.

Бренда вздрогнула.

— Что — Тереза?

— Можно ли как-то узнать, куда они направились?

— Хорхе уже узнал — у «айсбергов» есть специальная следящая система. Они полетели в город под названием Денвер.

Томас почувствовал укол тревоги:

— Как? Значит, ПОРОК может нас засечь?

— Э, не знаешь ты Хорхе. — На её лице появилась лукавая улыбка. — Не поверишь, какой он хитрый — способен обойти любую систему. Мы, по меньшей мере, на шаг опережаем ПОРОК, во всяком случае, какое-то время.

— Денвер... — после недолгого раздумья протянул Томас. Это название в его устах звучало непривычно и незнакомо. — Где это?

— В Скалистых горах. На большой высоте. С самого начала было ясно, что этот город выберут в качестве карантинной зоны — климат там восстановился довольно быстро после солнечных вспышек. Так что вполне понятно, почему они направились туда.

Вообще-то, Томасу было безразлично, где находится этот город. Главное — найти группу Терезы, воссоединиться с нею. Он пока ещё не был уверен, почему так этого хочет, и уж конечно, не собирался обсуждать это с Брендой.

Он погрузился в раздумье.

— А как там вообще жизнь? — наконец спросил он.

— Да как сказать... Как и во всех больших городах, они там очень озабочены тем, чтобы держать хрясков где-нибудь подальше от города. Жителей выборочно проверяют на наличие вируса. Проверки проходят часто. Фактически, они построили посёлок на другом конце долины и ссылают туда всех заразившихся. Иммунам платят большие деньги за то, чтобы те несли там службу, несмотря на крайне опасную обстановку. И у города, и у посёлка очень мощная система охраны.

Несмотря на то, что кое-какие воспоминания вернулись к Томасу, он, однако, мало что знал о той части населения, которая обладала иммунитетом. Но он очень хорошо помнил слова Крысюка.

— Янсон говорил, что люди сильно ненавидят иммунов, даже называют их мунатиками. Почему он так сказал, не знаешь?

— Когда у тебя Вспышка, можешь быть уверен: сойдёшь с ума и умрёшь. Речь идёт не о «если», а о «когда». К тому же, как бы люди ни старались, вирус всегда надёт лазейку в карантинном кордоне. Вот представь: ты знаешь всё это, а тут иммуны — с ними-то всё будет в полном порядке. Вспышка не оказывает на них никакого действия, они даже вирус не передают. Ты бы не стал ненавидеть тех, кто здоров?

— Возможно, — сказал Томас, радуясь, что с его иммунитетом всё в порядке. Лучше ненависть, чем болезнь. — Но разве это не ценно — иметь в своём распоряжении иммунов? В смысле — именно потому, что они не заражаются и не передают вирус?

Бренда пожала плечами.

— Конечно, их используют — особенно в правительстве и в качестве охранников — но остальные относятся к ним как к отребью. А ведь людей без иммунитета намного больше! Вот почему мунатикам платят такие бешеные деньги за то, что те надзирают за порядком — иначе никто бы на эту работу не пошёл. Многие из иммунов скрывают, что они иммуны. Или идут на службу в ПОРОК, как мы с Хорхе.

— Вы встретились ещё до ПОРОКа?

— Мы познакомились на Аляске, после того как обнаружилось, что у обоих иммунитет. Там было место, где специально собирали таких, как мы — что-то наподобие засекреченного лагеря. Хорхе стал мне кем-то вроде дядюшки; он поклялся быть моим ангелом-хранителем. Отца тогда уже не было в живых, а мама покинула меня, когда узнала, что больна Вспышкой.

Томас наклонился вперёд, упершись локтями в колени.

— Ты рассказывала, ПОРОК убил твоего отца. И ты всё равно добровольно согласилась помогать им?

— Выживание, Томас. — По её лицу прошла тень. — Где тебе знать! Твоё детство прошло под крылышком ПОРОКа. А в большом мире люди делают всё, чтобы только прожить ещё хоть один день. Да, у хрясков и иммунов проблемы разные, но и те, и другие заняты лишь одним — выживанием. Все хотят жить.

Томас не ответил. А что тут можно ответить? Всё, что он помнил о жизни, были Лабиринт и Топка, да ещё отдельные обрывки воспоминаний детства, в основном под крышей ПОРОКа. Он чувствовал себя пустым и потерянным — словно у него не было корней.

Сердце юноши внезапно сжалось.

— Я всё думаю — что сталось с моей мамой?

Он и сам удивился тому, что сказал.

— С твоей мамой? Ты помнишь её?

— Несколько раз видел во сне. Думаю, это были не сны, а воспоминания.

— И что ты видел? Какая она была?

— Она была... мама. Ну, ты знаешь — любила, заботилась, волновалась обо мне... — Голос Томаса дрогнул. — Кажется, больше никто этого не делал с того самого момента, как они забрали меня у неё. Как подумаю, что она сошла с ума... что с нею произошло что-то ужасное... что какой-нибудь кровожадный хряск мог...

— Прекрати, Томас! Перестань.

Она взяла его руку, сжала в своих пальцах... Помогло.

Бренда продолжала:

— Представь себе, как она была бы счастлива, если б узнала, что ты жив и борешься! Она умерла, зная, что ты неподвластен болезни и что у тебя есть реальный шанс вырасти и прожить долгую жизнь, и неважно, насколько хрупок и страшен стал мир. К тому же, ты совершенно неправ!

Всё время её краткой речи Томас смотрел в пол, но тут вскинул голову:

— А?

— Минхо. Ньют. Котелок. Все твои друзья заботятся и беспокоятся о тебе. Даже Тереза — она и вправду делала все те ужасные вещи в Топке, потому что считала, что у неё нет выбора. — Бренда помолчала и тихо добавила: — Чак.

При этом имени боль, снедавшая Томаса, усилилась.

— Чак... Он... он...

Юноша проглотил комок, постарался взять себя в руки. Если уж на то пошло, то окончательно он возненавидел ПОРОК именно из-за гибели Чака. Разве может смерть такого чудесного мальчика, как Чак, служить какой-то благой цели?

Наконец, он продолжил:

— Он умер у меня на руках. Смотрел на меня такими глазами... Сколько в них было ужаса! Так нельзя. Нельзя так издеваться над живыми людьми! И мне плевать, кто и что говорит, плевать, сколько людей обезумеет и умрёт, плевать, если вообще всей человеческой расе придёт конец! Даже если бы смерть Чака была единственным, что требовалось для изобретения лекарства, я бы всё равно был против!