Но тишина в этот мир так и не вернулась. В барабанные перепонки въелся гул, будто ты поднес ухо к морской раковине, а она что-то начинает тебе рассказывать, и отголоски этого рассказа ты слышишь даже тогда, когда раковину давно уже выбросил, зарыл в песок или привез домой, закрыл ее в шкафу, а сам отправился на службу. Если заткнуть уши руками, эффект будет обратный. Рассказ станет звучать громче.

Завыла сирена — сродни пожарной.

— На работу пора. Выметайтесь из палатки! — громко сказал Кондратьев.

Егеря, похватав «игрушки», стали строиться возле палатки. Мягкая дверь при этом с минуту оставалась открытой. В проем выпорхнуло все тепло и весь нехитрый уют, а вместо них в палатку забрался холод. Там его и закрыли, как в ловушке. Ему долго придется в одиночестве просидеть. Несколько часов. А он-то думал поживиться. Единственное занятие, которое он сможет придумать, — это, пожалуй, заморозить недопитое кофе в кружках. Тогда получится шоколад по-татарски. Вкусно…

Артиллеристы с невозмутимым видом, как и раньше, восседали на ящиках, на пустых уже, правда, любовались на суету в лагере, улыбались чему-то.

Командир батальона расхаживал перед строем, заложив руки за спину. Ему не хватало для большего эффекта и полноты картины гаванской сигары в зубах. Ведь Россия, в отличие от глупых американцев, не вводила эмбарго на торговлю с Кубой, а поэтому любой вполне легально мог насладиться вкусом этих сигар и не портить себе легкие суррогатом, выращенным в штате Алабама или Айдахо.

— Мы придаемся в помощь «чистильщикам», — начал комбат, оглядывая ряды своих подчиненных.

Как только его взгляд касался чьего-то лица, оно сразу каменело, десантник или егерь выпрямлялся, стараясь сделаться как можно выше, разве что на мысочки не вставал. Последствия от этого взгляда были примерно такие же, как от легкого удара током, — по телу пробегала дрожь, а глаза на миг стекленели. Майор продолжал речь.

— Наши доблестные артиллеристы, — кивок в их сторону, — обстреляли село снарядами с усыпляющим газом. Там, вот уже… — он сверился с часами, — двадцать минут, как тихий час, — улыбка, пауза, — но, в отличие от пионерского лагеря, этот тихий час продлится около суток… Молчать. Слушать меня, — резко бросил он, когда ветер донес до него шепот, пронесшийся по рядам солдат, которые делились друг с другом догадкой, отчего вчера здесь маячили офицеры химических войск, — газ впитался в кровь. В воздухе он уже рассеялся и вам стал не опасен. На противогазы не поглядывайте — они вам будут не нужны. Итак, все, что будет оказывать сопротивление, — уничтожать, не раздумывая. То, что сопротивления не оказывает, — кольцевать и вытаскивать из домов на улицу. Там их будут собирать «мусорщики». С пациентами, отдыхающими в санатории, можно не церемониться. Если кому что сломаете — припоминать не буду. Все понятно?

— Так точно, господин майор, — рявкнул строй.

— Превосходно. Выдвигаемся повзводно. Обшариваем каждый дом, чтобы ни одна крыса не прошмыгнула незамеченной. Если кто уйдет — шкуру с вас спускать буду.

Спереди солдат прикрывали БТРы, а в небе опять появились вертолеты на тот случай, если кто-либо из боевиков окажется невосприимчив к воздействию усыпляющих газов и захочет поупражняться в стрельбе по движущимся мишеням. Тогда ему быстро объяснят, что занятие это вредно для здоровья.

Накануне, уже под самый вечер, когда все, за исключением часовых, готовились отправиться на покой и смотреть сны, за неимением возможности смотреть телевизор, им раздали по связке наручников, которые теперь украшали пояса, точно добытые в бою скальпы. Толком им ничего так и не объяснили, да и загодя отравленный сновидениями мозг воспринимал информацию с трудом. Сейчас же все становилось на свои места или, скорее, становилось более понятным, нежели казалось это вчера вечером. Тогда же майор раздал им оперативно отпечатанные на компьютере карты села с отметками, где, по донесениям разведки, могли находиться опорные огневые точки.

Чтобы не мешаться и не создавать сутолоку, для каждого отряда обозначили участки. Вначале вышла небольшая заминка. Радиопередача из села продолжалась. Кто-то из руководства не сразу понял, что это магнитофонная запись, и отложил на несколько минут выдвижение из лагеря, не подозревая, что радист в эти секунды сладко спит, как и Егеев, чьи призывы транслировала рация.

Идти было трудно не только из-за того, что ноги глубоко проваливались в рыхлый снег, а выдрать их обратно было так же сложно, как и из болотной трясины. Еще надо было сложить вес бронежилета, каски и оружия, и тогда получалось, что на каждого приходилось килограммов по пятнадцать дополнительного веса. Вначале он не ощущался, но с каждым шагом становился тяжелее, словно кто-то невидимый взваливал им на плечи очередной блин для штанги, или подбрасывал в карманы булыжники, или… страшно подумать, увеличивалось гравитационное притяжение Земли.

Мучиться одышкой они еще не стали, но уже подумывали о том, что если в селе все спят, то не было никакого смысла идти туда пешком. Гораздо комфортнее и быстрее проделать этот путь на бронемашинах, которые развезли бы солдат по заранее закрепленным за ними домам, прямо как такси. Слезая с брони, солдаты бы говорили: «Эй, браток, ты меня к тому дому-то привез?» «К тому, к тому, не сомневайся, — отвечал бы водитель, — и не задерживай меня. Видишь, сколько народу еще очереди ждут», — и показывал бы на бронемашину, на которой еще десяток человек.

БМПешки тащились слишком медленно, приходилось приспосабливать к ним свой шаг. Появлялось навязчивое желание — обогнать машины и побыстрее добежать до села. Может, там снег будет не таким глубоким, а то измотаешься, пока дойдешь, так, что с тебя пот будет катиться градом, точно ты только что из бани, и вся одежда пропитается им, начнет подмерзать, и ты, чего доброго, схватишь сильную простуду.

Ждали, что сейчас или очень скоро, в любую секунду, из села начнут обстрел, а пока боевики, прильнув к прицелам, выжидают, когда солдаты подойдут поближе. Даже если боевики спят, шум двигателей должен разбудить их. В отрядах растекалось нервное напряжение. Тем, кто шел в гуще строя, ничего не оставалось, как смотреть в спину своим товарищам. Оказавшись в своеобразном замкнутом мире, стиснутые со всех сторон, они находились в полном неведении, что происходит снаружи. Чтобы увидеть село, им надо было подпрыгнуть высоко вверх, но как сделать это, имея лишних пятнадцать килограммов веса? Егеря молчали, не переговаривались, боясь словами спугнуть удачу. По спинам стал стекать пот, пока не от усталости, а от нервного напряжения. Они миновали позиции артиллеристов. Те загнали в стволы очередную порцию снарядов, теперь уже обычных, а не химических. Если кто-то в селе очнется — его успокоят.

Ноги ставили осторожно, след в след, разгребали снег ногами, утаптывали его, точно создавая некое подобие защитной подушки. Если под ней окажется противопехотная мина, то подушка, может быть, чуть-чуть смягчит удар. Суеверия все это. Если рванет — так рванет, медики вряд ли соберут. Надеяться приходилось лишь на удачу, Господа Бога да его посланников, которые шли впереди бронемашин с миноискателями. Но все же, прежде чем сделать очередной шаг, и даже уже сделав его, солдаты еще миг думали, а стоит ли переносить на эту ногу всю тяжесть тела. Кто-то мог просто наступать на отпечатки гусениц и колес бронемашин, ни о чем не беспокоясь, но в этом случае всем нужно было выстроиться в две цепочки позади каждой машины.