зародыше, но шила в мешке, как говорится… Нагоняй он получил от Колосухина, что не прибрал Федьку с глаз после семинара, и, казалось, скандал забудется, однако история имела продолжение. К Михалычу, что греха таить, по пятницам, а иногда в субботу после тяжких трудов забегали на чердак друзья и знакомые. Не обходилось без горячительного. Пообщаться, расслабиться, получить совет, просто потрепаться. Огонёк зелёной лампы криминалиста привлекал, Михалыч приятелей не чурался, но попадались надоедливые, а некоторых и совсем видеть не хотелось. И вот для таких он сообразил злоупотребить «Федькиными услугами». Эффект был потрясающий! Второго сеанса не требовалось, чтобы тот, на которого сваливался окровавленный манекен с ножом в груди, обнимающий жертву, больше не появлялся на пороге кабинета никогда.

Мы приготовились развлечься намечавшейся забавой, но обещанного, как говорится, три года ждут. «Концерт» откладывался на неопределённое время, делать нечего. Я стоял у окна и наблюдал за происходящим на улице. Михалыч ковырялся у стенда. Мы оба забылись.

Моё внимание привлекла милицейская «Волга», затормозившая внизу у подъезда. Из неё выскочил штабист-красавчик и скрылся в облпрокуратуре.

– Ласточка от начальства! – позвал я Шаламова. – К Колосухину помчался с докладом!

– Сейчас пожалуют и сами, – подошёл к окну и Шаламов.

– Михалыч, а ты Кравцова раньше видел? – поинтересовался я.

– Откуда у собаки хата? – пошутил тот. – В Институте повышения квалификации нас учили год назад, Басков приглашал следственников из Генпрокуратуры. Читали нам лекции. А Бориса Васильевича – нет, не было. Так что не привелось.

– Хвалят его.

– Хороший мужик.

– Интеллигент. А я слышал, отец у него простым истопником был. Правда, квартиры отапливал в самом Кремле, вождей грел.

– Вот как! Самого Ленина?

– Наверное. Там же всё правительство жило. Первые лица. И Ленин, и Сталин.

– Судьба играет человеком.

– Пошёл бы печки топить, Володь?

– Чего?

– Чтобы Ильича увидеть? Или самого?

– Брежнева, что ли?

– Любого.

– Не… Я человек серый… У меня в дипломе одной пятёрки не хватило для красной корочки. Ректор пригласил. Пересдайте, говорит. Разрешаю. Будет диплом с отличием.

– Ну и что же?

– Я обеими руками замахал. Слава мне чужда.

– Зря, Михалыч.

– Сам знаю.

– А чего ж?

– Правду сказать? Или сам догадаешься?

– Ну как хочешь.

Мы помолчали. Старлей вышел к «Волге», постоял, но ему не стоялось, он заходил у дверей подъезда туда-сюда.

– Нервный какой-то, – сказал Шаламов.

– Сейчас подъедут. Игорушкина с Кравцовым дожидается. Или своего генерала. Чувствую, начальство у нас собирается. Не иначе – совет в Филях.

Действительно, штабист замер: подрулил на чёрной «Волге» Михал Палыч. Выскочил, хотел оббежать машину, открыть дверь Кравцову, но не успел, его опередил штабист. Открыл заднюю и переднюю дверцы автомобиля и вытянулся струной, а рука у козырька.

– Во, Михалыч, как успевает!

– А ведь среди наших таких не найдёшь?

– Думаешь?

– Нет. Я не то имел в виду, – хмыкнул Шаламов.

– Прытких таких сколь хошь, – согласился и я.

Игорушкин широким жестом пригласил прокурора республики вперёд. Кравцов любезно кивнул, но дорогу уступил, показывай, мол, ты – хозяин. Так они и прошли в подъезд один за другим, Игорушкин то и дело останавливался, что-то рассказывал, но всё-таки уступил дорогу начальству.

– Однако нам, наверное, тоже поспешать надо, Данила, – забеспокоился Шаламов. – Могут поинтересоваться вчерашними событиями.

– Я уверен, позовут.

– Ты бы мне помог со стендами, – попросил Михалыч. – Один не управлюсь. Хотел перестановку сделать. Готовлю семинар по баллистическим экспертизам. Застопорился с нарезным оружием.

И мы с ним начали усердно двигать щиты на металлических ножках, где красовались теперь уже рассверленные, а когда-то опасные автоматы бандитов – братьев Мамонтовых, укокошивших милиционера, пистолеты маньяка Шишова, уложившего навеки дюжину проституток, и оружие прочей, прочей и прочей нечисти, простое перечисление которых заняло бы больше времени, нежели то, что мы двигали железяки со щитами.

Мы взмокли и изрядно устали, когда Шаламов вдруг остановил меня жестом и поднял руку.

– Что это? Слышишь?

В дверь кабинета деликатно постучали.

– Ёлы-палы! – вырвалось у Шаламова. – Кого там принесло?

– Ты же Федьку там оставил! – вспомнил я с ужасом. – А если это!..

Договорить я не успел. В дверь кто-то торкнулся и отворил. Что там происходило, можно было только догадываться. Мы оба, бросив треклятые щиты, рванулись к порогу. Но было поздно. Невообразимый шум, грохот, возгласы встретили нас впереди. Худощавый интеллигент с залысинами на голове и удивлёнными глазами покачивался в дверях. Из-за его спины выглядывало грозное лицо Игорушкина. На полу валялось окровавленное тело коварного манекена Федьки.

Мы застыли.

Догадки и прозрения

Шесть розовых маленьких блюдечек изящного английского фарфора прижались к полированной, без единой царапинки поверхности просторного стола. Замерли в блюдечках того же неземного нежного цвета аккуратные лёгкие чашечки. Стыл в них чай, испуская душистый аромат неведомых пальмовых стран. Лучи света через большие окна падали на паркетный пол, мерцали светлыми бликами на стенах. Шесть человек сидело за столом. Тишина плыла над их головами.

Заговорил один.

– Я, может быть, удивлю вас несказанно тем, что предстоит сейчас услышать, но повторюсь, в словах никогда не верующего отступника Божьего. – Весь седой, в пронзительной белизне и лица, и длинных ниспадающих на плечи волос и благородной бороды архиепископ Иларион обвёл сидящих за столом добрым медленным взором молодо-синих глаз и остановил их на Кравцове, напротив взирающего на него с нескрываемым интересом. – Вы, глубокочтимый мной, Борис Васильевич, надеюсь, со мной согласитесь.

– Извольте, – кивнул, не задумываясь, Кравцов, взял в руки чашку, слегка дунул на неё и прихлебнул звучно, со вкусом.

Это враз оживило присутствие, послужило сигналом, все задвигались облегчённо, потянулись за своими чашками, вдруг проголодавшись, за печеньем и кусочками крошечных пирожных в изящных вазочках.

Часы на стене, тоже словно осмелев, очнулись и благородно пробили десять.

– Сколько времени-то! – обернулся на них Игорушкин, громогласно удивился: – К середине дня уже!

– Два года будет как виделись мельком, а пообщаться-то не привелось, – напомнил Кравцов и испытующе, серьёзно посмотрел на архиепископа. – И здесь нелепость столкнула!

– Провидение Божие во всём, Борис Васильевич, – поправил старец прокурора ненавязчиво, мягко, едва слышно, не прикасаясь к чаю. – Господь один ведает пути наши. Нам только следовать им, не перечить.

– Да кабы знать! – Игорушкин хохотнул ненароком, на весь кабинет, от души. – Я б соломинки вчерась подстелил!..

Все снова задвигались, потянулись за угощением, застучали чашками. Шаламов незаметно под столом толкнул ногой Ковшова, скосив глаза на архиепископа:

– А ничего мужик, а?

– Солидный, – согласился Данила.

– Мне хотелось бы обратить ваше внимание на следующее, – возвратился к начальным своим словам старец. – Мы вот вас дожидаючи, Борис Васильевич, с любезным Виктором Антоновичем…

Архиепископ повернулся к сидящему