– вот тогда, может, и пойдут вдохновенные полотна… И, рассудив так, Иван Иваныч отглотнул остывающего чая с лимоном.

На улице, рядом с вагоном залаяла собака. «Тихо, Дружок! – скомандовал грубый мужской голос, и уже нежнее и тише, так, что Иван Иваныч еле разобрал: – А завтра сходим к Найде, к мамке твоей, и хозяйку ее в гости позовем, ей теперь у нас не страшно будет – Лешка вон какую чистоту навел…»

ДЕЗЕРТИР

Рассказ

Приземистый румяный парень идет пешком, иногда оглядывается – позади, скрывшись за посадками, остался семеновский поворот… Попуток не то, чтобы нет – едут, но Саню никто не берет. У своих, у самойловских, видать, всё запасено, – по домам сидят, никто под утро на рынок в Балашов не поехал – некому теперь, к полудню, и возвращаться. Изредка прут мимо транзитные рабочие лошадки: в основном, вазовские "четверки" да "нивы" – легко долетев по гладкой бетонной трассе из райцентра до Семеновки, сворачивают сюда, на разбитую дорогу, и, теряя скорость, ползут дальше через Самойловку в Аркадак. С прицепами и без, груженые – битком народу и скарба – крестьянские легковушки эти с хрустом давят колесами мелкий щебень в дорожных ямах. Народ – чужой, не самойловский, – бросает равнодушные взгляды из задних стекол: для пассажиров Саня, одетый в мешковатый, явно с чужого плеча, спортивный костюм, – лишь часть унылого степного пейзажа. Всю его солдатскую форму – парадку, фуражку да шинель с пустыми зелеными погонами – ефрейторскую "соплю" рядовой Сашка не выслужил пока ни по сроку, ни по выучке, – рано ему еще, – уже либо носят, либо загнали на барахолке цыгане из поезда. Не до рвения было Сашке – тяжело тянулись первые армейские полгода и плохо для него закончились.

Время от времени солдат, заслышав позади машину, на ходу "голосует" – поднимает руку, держит ее вытянутой, пока транспорт с ним не поравняется, не прокатит мимо, – и потом беззвучно матерится вслед.

Проезжают и порожняком, но не тормозят – наоборот, норовят втопить хлеще… Вахлак ведь, штаны гармошкой, рукава свисают – что он заплатит за извоз?! – Сам дотопает!

Щелкают камни по дну очередной "тачки" – стук глухой, железный, как в ржавую пустоту…

Солдат – а по виду уже и не скажешь, солдат ли, – идёт, тащит на плече сумку килограмм на пятнадцать и смотрит окрест. Впитавшие влагу поля размахнулись вширь, вкось, то квадратами, а то в линейку, щетинятся прелой прошлогодней стерней; снеговые лужи, что в низинах, играют с небом в переглядки. Дома начался апрель. Наверно, март здесь был теплым, раз сугробы уже растопило. А в Алакуртти, где Сашкина войсковая пограничная часть, – пока зима. Там – местами тайга, а местами лесотундра с сопками, здесь – степь. По крайней мере, была когда-то. "Сельскохозяйственные угодья" – так определили Балашовскую природную зону в школьном географическом атласе для седьмого класса. Этим все сказано. Кабы сейчас стародавние времена – быть бы тут дикой глади до горизонта, а ныне все посадками разгорожено, – не дают посадки прозрить даль до конца, застят сиреневыми, в дымке, полосами. Но Сашка знает, что вот-вот покажется его родное село.

Сашка – дезертир.

1.

Было это вроде совсем недавно – и месяца не прошло, – а, казалось уже, что и не с ним, и, вообще, в какой-то другой жизни.

– Объясняем политику партии, – трое "старых" расселись по каптерке: один на столе, двое на подоконнике. Взгромоздили ноги в сбитых уже, до блеска вычищенных сапогах на табуретки и смотрели на Сашку весело, но не по-доброму – как коты на цыплака. Главный был Салгалов – в этой троице вроде идеолога – щупловатый, в идеально выглаженном "пэша", даже на рукавах стрелки. Кудрявый золотистый чуб из-под шапки и белесые, цвета замызганного банного стеклышка, нахальные глаза к солдатской форме не шли – к ним бы малинову рубаху, картуз с цветком и гармонь – выбрыкивать вприсядку в народном ансамбле в клубе на празднике.

– Чему учили в карантинах – забудь! – объявил "гармонист", – Молодые делают здесь всё: чистка, уборка, мытьё – всё на вас. Раз ты один – значит, на тебе.

– А чё, тебя одного прислали? Еще духи будут? – встрял с подоконника тупого вида амбал со свернутым носом.

– Хват, не перебивай, – повысил голос главарь, – Да, Сажин, скажи, что там на разводе говорил Демченко, будет еще пополнение?

– На разводе только меня в комроту отправили, – сдавленно, но дерзко ответил Сашка, – Больше ничего не знаю.

Его не отпускала тревога – до последнего надеялся, что пошлют на заставу и теперь, когда не подфартило, не знал, как себя вести в новом окружении.

– Нам троим кроватки еще заправлять будешь, – прорезался третий – накачанный коротышка с мордой как у мопса.

Голос у коротышки был злой, одновременно хриплый и тонкий.

"Те двое ещё ничего, а этот гнус", – подумал Сашка.

– Да, Сидор, молоток! Хорошо придумал, – загыгыкал Хват, – кровати заправлять, еще сигареты добывать..

Будь сейчас другая ситуация, Сажин бы улыбнулся – рядом эти двое из ларца смотрелись причудливо: великан и карлик. И в то же время чем-то похожи. Если бы Хват ненароком попал под кузнечный пресс, точно получился бы Сидор.

Коротышка, гадко ухмыльнувшись, вдруг огорошил вопросом:

– Сколько?

Сашка растерялся и переспросил:

– Сколько …времени? – И начал задирать левый рукав, чтобы взглянуть на подаренные дедом Егором часы.

– Сколько старому до дембеля осталось, – рассердился Сидор, – Не тупи!

Сашку еще в учебке сержанты предупреждали об этом дурацком вопросе, готовя к тому, что на заставах и ,особенно, в гарнизонных ротах будет, по их словам, "дедовщинка". Молодежь, вроде как, должна была считать дни, которые остались старослужащим до приказа. Еще было очень много этих дней – двести с лишним, Сашка не помнил.

– Э-э, воин, а ты чё в "котлах"? Командирские что ль? Дай заценить.. Снимай, снимай… На первом году часы ваще не положено, – Хват слез с подоконника и протянул ручищу.

Салгалов поддакнул:

– Будет тебе урок! За то, что не помнишь, сколько осталось, забираем "котлы" себе…

Сашка расстегнул ремешок, протянул вниз циферблатом, чтобы увидели надпись на крышке. "Старики" сначала не поняли, в чем дело, тупо читали по очереди несколько раз и вдруг все вместе засмеялись.

– Не-е, – Хват поморщился, – мне западло котлы с такой надписью носить.

– Да-а, – мерзко и весело протянул Сидор, – Западло.

– Западло? – Салгалов выхватил у Сидора часы и швырнул об пол.

Странный звук, будто чиненная пружина снова отлетела – сломалось что-то в старом механизме. Сломалось в тот момент что-то и в Сашкиной душе.

– Западло? Западло? – все больше