Джо осознал, что если он не найдет новые рынки, то при избытке поставщиков низкосортного лома по всей Америке у него будет недостаток спроса, и лом снова придется закапывать на американских же свалках. Вот почему он задумался о Китае. Вообще-то туда начали перемещаться и другие тайваньские отрасли, которые не могли себе позволить работать в подорожавшем Тайване.

Два года Джо безрезультатно искал партнера или покровителя среди китайских властей. Когда в 1987 году он уже почти сдался, в США приехала делегация из Чжухая – портового города в провинции Гуандун. Ей требовалось сопровождение в поездках по стране, и Джо, тогда обитавший в Калифорнии, с радостью помог. Один из участников делегации был «владельцем» крупной государственной базы металлолома в Чжухае. Он прослышал, что Джо ищет место для импорта и обработки металлолома, и через неделю поездок вместе с Джо по стране сделал предложение: «Вы можете арендовать базу у меня. Принимать материал там». Джо пожимает плечами, рассказывая мне о том предложении: «Чжухай стал моей первой базой».

Шел 1987 год, и, хотя Китай и разрешил частные инвестиции в экономику, посторонние не могли туда попасть без протекции местных. «В то время вам требовались связи с правительством, – объясняет Джо. – Без них вы ничего не могли». В тот момент в Китае не существовало ни экологических стандартов для работ с металлоломом, ни таможенников, умеющих определять пошлины на него. При отсутствии регулирования нужен был кто-то, способный сказать: «Закон тут я, вот вам разрешение». Джо рассказывает: «Двадцать лет назад не было ничего – ни регулирования, ни таможенных тарифов. Я привожу что-то, они решают, как обложить пошлиной. Это металл, медь – они не знают. Они не знают, какую пошлину мне назначить». По-видимому, государство было заинтересовано в рабочих местах; владелец – в «арендной плате»; а Джо хотел где-то обрабатывать весь собранный им американский металлолом. Если бы отказалась любая из трех сторон, то весь утиль пришлось бы хоронить в США.

На своем пике арендованная у государства база «Тун Тай» предоставляла 3 тыс. рабочих мест и импортировала ежемесячно 500 контейнеров с низкосортным медным ломом, например, двигателями и проволокой в изоляции. По словам Джо, двигатели покупались по два цента за фунт, а стоимость содержащейся в них меди была в 30 раз больше. Не больше стоил и труд – около доллара в день. А между тем рынок металлолома – и особенно медного лома – постоянно рос. По данным Китайской ассоциации промышленности цветных металлов, между 1985 и 1990 годами Китай удвоил производство меди из лома – до 215 тыс. метрических тонн в год, что составляло 38 % от всей произведенной в стране меди. Если Джо Чэнь действительно привозил по 500 контейнеров каждый месяц, то в конце 1980-х он обеспечивал почти 10 % производства.

Джо гордился базой «Тун Тай». По его мнению, она решала две важные задачи: предоставляла место, где американцы могли утилизировать вещи, не подлежащие утилизации в Соединенных Штатах, и обеспечивала работой тысячи китайцев. Поэтому в 1990 году он пригласил к себе международные СМИ. «Ежегодно в США появляются тысячи тонн металлолома, – говорил он Дэну Нойесу из прогрессивного журнала Mother Jones, – и стране нужно найти место, где их утилизировать».

Нойес не согласился. Его статья описывала «выброшенные аккумуляторы, электромоторы, медные провода, даже использованные компьютеры IBM», раскиданные по базе. Однако журналист не нашел ничего стоящего уважения в деле Джо. Он видел только сожженные провода, горящие трансформаторы и гигантский котлован с мусором. Вместо восхищения и благодарности за то, что он забрал проблемные отходы из рук расточительных американцев, Джо Чэнь получил волну возмущения китайскими методами переработки, их влиянием на здоровье, безопасность и окружающую среду. «Открывшаяся с верхушки административного здания картина, – писал Нойес, – напоминала труд заключенных в тюрьме».

Джо Чэнь также был обеспокоен загрязнением (и журнал Mother Jones цитировал эти его слова), но решительно отказывался брать вину на себя. Он указывал на расточительных американцев и – вероятно, неосмотрительно – в первую очередь на людей, позволивших ему работать в Чжухае: «Сейчас у меня такое ощущение, что правительство [в Китае] заботится только о деньгах. По-моему, они не осознают проблему».

Нетрудно догадаться, что соответствующие власти сочли проблемой Джо и быстро закрыли базу «Тун Тай».

Это был трудный период для Джо. «Думаю, я слишком много говорил», – поделился он во время встречи в 2009 году, когда решил, что настало время рассказать о том моменте печальной славы в СМИ. Однако на долгосрочную перспективу тот случай не повлиял: сейчас у Джо несколько баз-свалок в Китае и столько американского металлолома, сколько он может переработать. «Материал», как называет его Джо, должен куда-то уходить, и Чэнь считает Китай лучшим местом назначения.

Когда Джо приглашает меня приехать на его базы в Гуандуне, он показывает мне и те стороны работы, которые легко обратить против него – например, общежития для рабочих. «Если я показываю вам лучшее, то я должен показать и худшее. Но если я показываю вам худшее, то я обязан показать и лучшее». Я проходил по сырым общежитиям, где личное пространство у рабочих – только на койках. А койки находятся в помещениях без кондиционеров – несмотря на условия тропического гуандунского лета. Джо понимает это, но не извиняется: «Мои условия в десять раз лучше, чем у них дома. В провинции Хунань они бы спали по двенадцать человек в комнате, иногда по нескольку на кровати. И у них не было бы еды из восьми блюд». Позже он мне предлагает: «Не верите? Можете взять мою машину, и мой водитель покажет!»

Я отказываюсь от его предложения, но знаю, о чем он говорит. Жизнь крестьянина в Китае трудно назвать безмятежной. В домах тесно, личное пространство отсутствует, часто нет канализации. Еда зависит от ситуации, но она проста и, естественно, не так разнообразна, как подают в столовой базы «Тун Тай» (и да, я видел там обеды из восьми блюд). Деревенские жители с утра до ночи на полях трудятся, добывая себе пропитание. Лучше ли это, чем работа по отделению металла от пластмассы? Я никогда не жил ни в тех ни в других условиях, поэтому не стану высказываться. Но одно я знаю точно: в 2000-е годы недостатка рабочих на свалках Китая не наблюдалось. Приехав из деревень в провинциях, они выстраивались по утрам в очередь в надежде на работу. Они могли оставаться дома, они могли пойти работать на обычные фабрики, однако они предпочитали работать на свалках.

Почему? Деньги. Шанс на будущее. Большая часть заработанных денег отправлялась домой, часто для оплаты учебы в школе для оставшихся детей.

Безопасна ли работа? Иногда да, иногда нет. Вдыхать дым, поднимающийся от кучи горящей проволоки, небезопасно, точно так же небезопасно вдыхать содержащие свинец пары, поднимающиеся от горящих компьютерных плат. Однако большая часть работ на китайской базе – это разделение на части и сортировка. Сжигание, несмотря на все обличения экологов и журналистов, – очень небольшая и постоянно уменьшающаяся часть переработки в Китае (однако сжигание по-прежнему практикуется в Африке и, в меньшей степени, в Индии).

В начале 2000-х я видел рабочих, одетых только в футболки, хлопчатобумажные брюки и сандалии, они сновали вокруг открытых печей; я видел рабочих, голыми руками управлявшихся с резаками и ацетиленовыми горелками; и даже сегодня я не удивлюсь, если замечу на свалке человека, делающего свою работу в шлепанцах. Каски и защитные очки, респираторы и перчатки настолько же редки на китайских свалках, как кошерные хот-доги. По некоторым данным, обычным делом являются травмы. К сожалению, работодатели в Китае не связаны никакими обязательствами, чтобы сообщать о несчастных случаях на производстве, так что у нас нет достоверных сведений об их частоте.