С этого КП я вышел в 17:20 и уже через несколько минут снова был один на дороге. Путь до следующего КП «Форестхилл» был не таким долгим, но весьма трудоемким – шесть миль (девять с половиной километров). «Это как одна дистанция 10K, – думал я, – когда я доберусь до “Форестхилла”, у меня позади останутся сто километров. А после этого КП мне останется пробежать один марафон и две 10К подряд». Когда накатывает усталость, разум начинает объяснять необъяснимые вещи.

Коварно виляющая тропа начала свой крутой спуск в каньон Вулканов. Ее состояние требовало предельного внимания: чтобы не сорваться, нужно было обдумывать и просчитывать заранее каждый шаг. За три километра спуска я потерял триста метров высоты и оказался на дне каньона Вулканов. Там было настолько душно, что горячий воздух казался густым, как кисель. Нагревшаяся в бутылках вода на вкус отдавала пластмассой, и чем сильнее мне хотелось пить, тем труднее было сделать больше глотка или двух этой отвратительной жидкости. В почти пересохшем русле ручья я запнулся о камень и чуть не обжег выставленную при падении руку. Бутылка ударилась о землю, из нее просочилась капля воды, которая испарилась, шипя, как в бане.

От пересохшего русла реки мне оставались около шести километров мучительного подъема до следующего КП – «Форестхилл». Где-то посреди подъема, может быть, в тот момент, когда глаза начал заливать пот, смешанный с грязью, меня снова охватило уныние: «Я могу и не закончить эту гонку». Буквы «нф» постоянно мелькали у меня перед глазами: «не финишировал». В данный момент моим важнейшим ресурсом становился позитивный взгляд на ситуацию. Если я позволю себе упасть духом, я пропал. Несмотря на то что сейчас я был в лучшей форме за всю свою жизнь, никакое количество тренированных мышц не могли пронести меня шестьдесят пять километров. Настоящая битва шла у меня в голове.

До «Форестхилл» оставалось совсем чуть-чуть, когда я обнаружил, что мое сознание сузилось до мыслей о сведенных мышцах бедер и обезвоживании, о том, что же еще может произойти на маршруте. Я вошел в состояние выживания. Стихия пытается подчинить меня себе. Как в таком состоянии продержаться еще шестьдесят один километр?

«Страх», – подумал я про себя. Это просто такое слово из пяти букв. Но сейчас это был мой самый грозный враг, гораздо опаснее, чем любая гора, которую мне предстояло преодолеть. С этого момента битва стала неотъемлемой частью меня.

«Форестхилл», Калифорния

18:22 25 июня 1994 года

Прибежать в «Форестхилл» – все равно что сразу после крушения поезда попасть на безумную вечеринку или с тонущего корабля на бал. Вдоль дорожки стояли люди, многие в костюмах и с кружками пива в руках. Они радостно приветствовали меня, танцевали вокруг, пока я, прихрамывая, шел к медпункту.

КП «Форестхилл» – самый крупный на всей дистанции. Сюда легко добраться на машине, и жители ближайших населенных пунктов приезжают, чтобы устроить себе праздник. Из динамиков гремело кантри, энергетики текли рекой, щедро раздавались рекламные образцы батончиков PowerBars. На КП собралась очень разношерстная публика: и настоящие серьезные спортсмены, и просто буйно веселящиеся местные. И те и другие, казалось, были несколько навеселе, но только вот по совершенно разным поводам.

Девушка-волонтер повела меня взвешиваться.

– Как дела? – спросила она.

– Бывало и лучше, – сказал я, – но в целом, кажется, более-менее.

Она усмехнулась.

– Выглядишь отлично. Давай посмотрим, что с весом, и побежишь дальше.

Я встал на весы.

– Почти два с половиной килограмма ушло, – заключила она без малейшей тревоги в голосе. – Тебе необходимо больше пить, чтобы организм не так сильно обезвоживался. Постарайся выпить побольше холодной воды, прежде чем убежишь отсюда. На следующем участке пути будет жуткая жара.

«Как будто я до этого бежал через Исландию», – подумал я, возвращаясь на дорогу. Люди что-то кричали мне, подбадривали, пытались хлопнуть пятерней по ладони. …Но я не мог поднять руку даже на уровень плеча.

От «Форестхилла» до финиша оставались шестьдесят один километр двести метров, и здесь ко многим участникам присоединялись пейсеры[39]. Они задавали темп на этом участке, тем самым здорово поддерживали участников психологически, но оказывать какую-либо физическую помощь пейсерам запрещено. У меня на примете не было никого, кто мог бы (не говоря уже о том, что хотел бы) пробежать со мной такое расстояние.

Официальный представитель организаторов спросил, присоединится ли ко мне пейсер.

– Нет, братец, я побегу один, – ответил я, – разве что ты захочешь пробежать со мной.

– Что? Уйти с этого праздника? – усмехнулся он.

На КП «Форестхилл» меня ждали родители. Я плюхнулся на приготовленный ими маленький раскладной стул, свесив руки, и застонал. За последние тринадцать часов это был второй раз, когда мне довелось присесть.

– Ну как ты, сынок?

– Ну, – сказал я, – как-то… Как-то так.

Они распахнули сумку-холодильник, и мне открылись сокровища: бутерброды, фрукты, крекеры и мармеладные драже… Я зачерпывал все это ладонью и горстями отправлял в рот.

Время было 18:30, но солнце все еще ярко светило. Я сидел, поглощая еду, и мысленно оценивал свое состояние. Как я слышал, у многих участников из-за жары были проблемы с пищеварением, мой кишечник, к счастью, работал относительно нормально. В отличие от ног: тем пришел конец, и что-то сделать, как-то улучшить их состояние до финиша было уже невозможно. Оставалось только терпеть до конца, других вариантов не было. Шейные и плечевые мышцы забились и затвердели, но не до такой степени, чтобы это вызывало серьезное беспокойство. А вот с бедрами – другая история: с обеих сторон очень сильно чувствовались места соединения четырехглавой мышцы с тазом. Даже просто садиться было мучительно больно. Я потер эти места в надежде снять напряжение, но даже от небольшого давления боль усиливалась. Когда пришло время продолжить гонку, со стула я вставал при помощи родителей. Мама засунула бутерброд и остатки драже мне в сумку, а отец наполнил бутылки водой.

– Ладно, ребята, там дальше еще увидимся. – Начинать движение после отдыха было болезненно, но я старался оставаться бодрым.

– Я люблю тебя, сынок, – сказала мама, когда я, пошатываясь, начал удаляться. – Удачи тебе.

Сначала я перемещался короткими отрывистыми шагами, но затем мне стало легче, и я не спеша побежал. Ступни поначалу покалывало, бежать было неудобно, но в конце концов все, что болело, онемело, и примерно через километр я уже приспособился к болезненным ощущениям.