более грозной фигуры, президента Рузвельта, по тем же самым вопросам: судьба французских территорий, отвоеванных оружием союзников. Здесь он столкнулся с менее терпимой перспективой. Рузвельт был сосредоточен на победе в войне, и споры о статусе в коалиции его раздражали, особенно когда их выдвигала фигура, чьи претензии никак не подкреплялись сопоставимой силой. Он лишь с презрением относился к тому, что де Голль считал комплексом Жанны д'Арк.

Противоречия де Голля с Америкой начались из-за Сен-Пьера и Микелона, двух крошечных островов у побережья Ньюфаундленда: рудиментарных остатков североамериканской империи Франции, которые были пощажены Парижским договором 1763 года. После нападения на Перл-Харбор Рузвельт связался с официальным представителем Виши, ответственным за владения Франции в Западном полушарии, и попросил официально нейтрализовать острова, чтобы их радиостанция не могла вещать на проходящие немецкие подводные лодки. Хотя Виши удовлетворил эту просьбу, де Голль счел неприемлемым, чтобы какая-либо иностранная страна, пусть даже благожелательная, вмешивалась во внутренние дела Франции без его согласия. Поэтому он приказал командующему своим крошечным флотом адмиралу Эмилю Мюзелье оккупировать острова от имени Свободной Франции.

Еще более дерзкой эту инициативу сделало то, что высадка произошла 23 декабря, как раз в тот момент, когда Черчилль прибыл в Вашингтон на первую встречу с Рузвельтом в качестве союзника в военное время. В письме Мюзье в канун Рождества де Голль просил его не поддаваться на протесты США:

Мы бросили брусчатку в пруд с лягушками. Оставайтесь тихо в Сен-Пьере, организуйте правительство и радиостанцию. Любого представителя любого иностранного правительства, который обратится к вам по поводу островов, вы должны попросить обратиться к Национальному комитету [Свободной Франции].

Силы Мюзелье захватили острова без сопротивления и 26 декабря организовали плебисцит, чтобы подтвердить их верность Свободной Франции.

Любая возможность внезапного нападения в Западном полушарии, даже такая незначительная, как эта, должна была расстроить Вашингтон, особенно через две недели после Перл-Харбора. Госсекретарь Корделл Халл был настолько возмущен, что в коммюнике протеста он упомянул "так называемых свободных французов" - фраза, широко раскритикованная в СМИ и Конгрессе. Де Голль в ответ стал называть Халла "так называемым госсекретарем". К февралю 1942 года Самнер Уэллс, заместитель Халла, восстановил сотрудничество между Свободными французами и Вашингтоном.

Таким образом, абсурдный на первый взгляд удар де Голля стал символом политического восстановления Франции. Действительно, его последовательный и во многом героический порыв защитить историческую идентичность Франции перед лицом огромного неравенства сил стал предпосылкой для восстановления величия Франции. Он прекрасно понимал, как это раздражало его союзников: «Возможно, они думают, что со мной нелегко работать", - размышлял он. Но если бы я был таким, то сегодня я был бы в Генеральном штабе Петена».

Вызывающее поведение де Голля коренилось в концепции величия, которую он стремился воплотить в жизнь. Как мы уже видели, эта концепция проистекала из поведения Франции в поисках превосходства на континенте - превосходства, которое всегда было на грани достижения, но которому постоянно мешала британская политика баланса сил, - она проникла в интерпретацию де Голлем его ответственности как лидера Свободных французов. Это неизбежно включало в себя попытку предотвратить любые искушения со стороны Великобритании решить исторические споры упреждающим образом в ходе войны.

Временами Черчилль с раздражением говорил: "Да, де Голль действительно считает себя Жанной д'Арк, но мои чертовы епископы не позволят мне сжечь его". Однако в конечном итоге де Голль и Черчилль на протяжении всей войны поддерживали амбивалентный тип сотрудничества. Черчилль делал усилия де Голля финансово возможными и защищал его от враждебности Рузвельта - как в мае 1943 года, когда президент полусерьезно предложил сослать де Голля на Мадагаскар.

Осенью 1943 года де Голль, казалось, осознал, что он приближается к пределам британской терпимости. Он спросил советского посла Ивана Майского, могут ли его принять на российской территории, если разногласия с Черчиллем станут слишком интенсивными. Не отвергая полностью этот подход, советский посол призвал де Голля тщательно обдумать его, прежде чем делать официальное предложение. Маловероятно, что де Голль предлагал переместить Свободных французов на российскую территорию; гораздо более вероятно, что он изучал варианты на будущее и демонстрировал Сталину, что Россия является важной частью его долгосрочных расчетов.

Де Голль понимал, что в скором времени его видение должно быть реализовано в самой Франции. Он тщательно готовился к этой битве. Основав в сентябре 1941 года Национальный комитет свободной Франции (Comité national français или CNF), он создал правовые структуры, которые можно было бы перенести в материнскую страну, когда придет время. В отсутствие законодательной власти и судов, следуя давней французской традиции, СНФ использовал газету (Journal officiel) для обнародования "законов" и декретов. Де Голль также поддерживал тесный контакт со значительной эмигрантской общиной в Лондоне, представляя себя как воплощение истинной Франции. Его легитимность никогда не оспаривалась, и он привлек выдающуюся группу поклонников. Наконец, он создал себе сторонников внутри метрополии, обхаживая различные фракции Сопротивления, включая коммунистов.

Все эти элементы удерживались вместе его личностью: властной, отстраненной, страстной, дальновидной, невыразимо патриотичной. Так, 18 июня 1942 года на митинге в Королевском Альберт-холле в Лондоне, посвященном второй годовщине основания Свободной Франции, де Голль заявил:

Когда наша задача будет выполнена, наша роль завершена, вслед за всеми теми, кто служил Франции на заре ее истории, перед всеми теми, кто будет служить ей в вечности ее будущего, мы скажем Франции, просто, как [поэт Шарль] Пеги: «Мать, взгляни на своих сыновей, которые сражались за тебя».

Свободным французам понадобится вся эта беспрекословная, почти мистическая преданность, чтобы преодолеть следующий вызов.

 

Североафриканский конкурс

8 ноября 1942 года в ходе операции "Факел" американские и британские войска высадились во французском Марокко и на обширной территории Алжира. Три прибрежных региона последнего управлялись не как колонии, а как департаменты Франции - часть ее внутренней территории. Алжир имел стратегическое значение для союзников, не в последнюю очередь потому, что на этой территории располагалась значительная армия, которая могла быть привлечена для пополнения сил союзников в ходе возможного вторжения в Европу. Но для свободных французов она прежде всего выдвигала на первый план вопрос об управлении самой Францией. Какая бы из противоборствующих сил внутри Алжира ни одержала верх, она могла бы претендовать на роль законного правительства французской родины после окончания войны.

Англосаксонские державы, как их называл де Голль, были мало заинтересованы в передаче столь мощного потенциала беспокойному лидеру свободных французов. Они никогда не информировали его о своих планах; он узнал о вторжении только после события. Что еще более важно, союзники привезли с собой в Алжир возможного