Активировав усилитель, я легко забросил кофр на плечо и довольно ловко пробежал по узким пластиковым сходням, перекинутым с причала на небольшой — метров десяти в длину — катер обычной бело-голубой расцветки. Благодаря обтекателю из поляризованного пластика надводная его часть очертаниями больше всего напоминала тапку без задника. «Пятка»-корма играла роль палубы, под которой пряталась уютная каюта, оснащенная кухонным автоматом, а также совмещенный санузел. В «мыске» располагалась ходовая рубка, напичканная всевозможной регистрирующей аппаратурой. Спускаться сюда с палубы приходилось по крутому трапу в пять ступенек.

— Милый, ты уже все? — удивилась удобно разместившаяся в шезлонге Галя.

Она уже успела надеть, вернее, раздеться до бикини и теперь жмурилась на ласковое утреннее солнце, как Петрович. Впрочем, этот предатель предавался аналогичному занятию, по-хозяйски устроившись у девушки на животе.

— Ага. — Я с притворным кряхтеньем устроил кофр на палубе и нырнул в люк, ведущий в каюту. — Щас, переоденусь только!

Галя что-то крикнула вдогонку, но я не обратил внимания — очень уж хотелось поскорее избавиться от надоевшей егерской сбруи. В кои-то веки выпала возможность почувствовать себя человеком, а не упакованным в броню киборгом. Правда, вбитые за годы учебы и профессиональной деятельности рефлексы протестовали против наплевательского отношения к оружию, поэтому кобуру и верный «меркель» я аккуратно пристроил на вешалке. Побросав остальную экипировку на широкую низкую лежанку, я облачился в ярчайшие шорты-гавайки — ага, из тех, что в «Турист-мастере» прикупил, — и выбрался из уютной полутьмы на палубу. По-утреннему свежий ветерок холодил кожу, и я зябко съежился, с завистью уставившись на кайфующую Галю. Та лениво приоткрыла правый глаз (зараза Петрович зыркнул левым):

— Ой, Олежек, какой ты бледненький!

— Кто бы говорил, — огрызнулся я, направляясь к сходням.

Галя моментально надулась: я задел ее за живое. За прошедшие недели она так и не сумела добиться того замечательного оттенка кожи, которым щеголяли все без исключения старожилы и на фоне подруг выглядела белой вороной. По этому поводу она очень переживала и периодически изводила меня нытьем, а я в отместку не упускал случая ее потроллить. Галя на троллинг успешно велась, чем меня только раззадоривала. Тем более что практически все перепалки заканчивались с одинаковым результатом — я затаскивал ее в постель. Собственно, еще не вечер…

Улыбнувшись фривольной мысли, я ткнул в сенсор на торце сходни, и та послушно утонула в массивной плите пирса. Тут же чавкнули присоски причальных штанг, отлепляясь от борта, и катер оказался предоставлен самому себе. Одновременно с деактивацией швартовочной системы запустился автопилот, под кормой негромко забурлило: бортовой «мозг» врубил движки и слегка подрабатывал винтами, удерживая катер на месте. Мне оставалось лишь вернуться в рубку и связаться с диспетчером, что я с успехом и проделал. Пока мы были в бухте, вмешательства человека нашей чудо-скорлупке не требовалось: центральный вычислитель базы с филигранной точностью вел судно, старательно огибая все мало-мальски опасные места, так что я с сознанием выполненного долга развалился в капитанском кресле, краем глаза следя за дисплеем со схемой прилегающей акватории. По ней довольно быстро ползла красная точка, символизирующая катер. До открытой воды нам предстояло тащиться еще минут пятнадцать, а уж потом придет моя очередь взять управление.

Под поляризованным блистером царила интимная полутьма, нарушаемая мерцанием сенсоров и пары дисплеев, да успокаивающе попискивал маршрутизатор, добросовестно фиксирующий все изгибы нашей траектории, так что уже через минуту-две я начал клевать носом. Ничего удивительного, между прочим. Встали сегодня рано, а легли (опять же сегодня) поздно. В очередной раз едва не забодав пульт, я решительно встряхнулся и окликнул Галю:

— Радость моя, ящик в порядке?

— Да что ему сделается! Лучше бы обо мне побеспокоился! — возмутилась она в ответ.

Петрович согласно мяукнул, сопроводив звук весьма обидной картинкой: некто, отдаленно напоминающий меня, дрыхнет на диване, а устроившаяся в ногах рыжеволосая девушка ласкает по-хозяйски развалившегося у нее на коленях кота. Напарника я отбрил ответным мыслеобразом: впавшая в охоту симпатичная кошечка, застывшая в характерной позе перед Егерем, удерживающим за шкирку извивающегося от похоти котяру, и все это на фоне раскатистого гомерического хохота. Петрович снова взвыл, на этот раз обиженно, и затопал по палубе, удаляясь на корму. А нечего выпендриваться, утешитель хренов.

— Конечно, дорогая! Как твои дела, дорогая?! Солнышко не печет?

— Дурак!

Ото ж! Зато спать расхотелось.

— Кстати, а что ты такое Робинсону наплела?

— А чего? — невинным голоском пропела Галя. — Разрешил же…

— Да ничего, — пожал я плечами, хоть она этого и не видела. — Взгляд у него был странный. И намеки непонятные делал.

— А, забудь!..

— Не-не-не, выкладывай уже. А то сейчас воды зачерпну и на тебя вылью.

— А ведро у тебя есть?

— Не-а.

— Тогда обойдешься.

Я пробормотал под нос традиционное «ну и ладно» и молча уставился на дисплей. Как и предполагалось, Галя и минуты не выдержала:

— Просто девочки рассказали, что этот катер часто парочки выпрашивают — на пикник сплавать, романтическое свидание устроить, да просто покататься. Вот Робинсон и подумал…

Ага, плавучий дом свиданий! А я-то, болезный, еще удивлялся, зачем в каюте такой роскошный траходром. Что мы парочка, уже весь поселок знал — на этот счет имелось аж два источника информации: Викентий и Миша Кульман. Так что ничего удивительного в просьбе Гали для сухаря-доктора не оказалось. Страшно представить, что ему пришлось пережить, если в конце концов он сдался перед уговорами прекрасной половины коллектива: с его характером закрывать глаза на нецелевое использование научного оборудования было очень трудно, если не сказать невозможно. Перед внутренним взором возникла длинная шеренга рыдающих каждая на свой лад Галь, и я содрогнулся от ужаса, прогоняя видение. Тут одна-то всю плешь проест, если такую цель поставит, а если их много? Вот-вот, проще согласиться.

Сверившись с таймером на дисплее — до выхода из бухты еще семь минут ходу, — я выглянул из рубки. Любимая все так же блаженствовала в шезлонге, подставив местному солнцу плоский живот, разве что теперь не щурилась, а попросту прикрыла лицо смешной красной панамкой. Помнится, в процессе примерки я еще над ней поизгалялся, изображая злого и страшного серого волка, но Галю это не остановило, и шапка характерной расцветки полетела в кучку отложенных для покупки вещей. Петрович сидел на корме — судя по позе, завороженно уставившись на пенные следы от винтов — и задумчиво дергал кончиком хвоста.

Осторожно прокравшись в каюту, я вооружился намоченным в раковине полотенцем и с теми же предосторожностями вернулся на палубу. Встал рядом с Галей, стараясь не загородить солнце, про себя сосчитал до трех и бухнул ей на живот тяжелую от влаги и отменно холодную махровую тряпку.