К тому же 1239 году — вероятно, лету или самому началу осени — относится и первое появление татар вблизи Киева. К стольному городу Руси подступил передовой отряд под командованием Менгу (посланного, как уточняет один из летописцев, самим Батыем). Приказа начинать осаду Менгу, вероятно, не получил; не имелось у него и достаточных сил для штурма города. А потому двоюродный брат Бату решил вступить в переговоры с киевским князем и, что называется, прощупать почву. «Менгу-хан же, — пишет летописец, — когда пришёл поглядеть град Киев и остановился на противоположной стороне Днепра, у городка Песочного (город с таким названием находится на реке Супое, но это довольно далеко от Киева. — А. К.), поразился красоте его и величию его». В то время в Киеве правил князь Михаил Всеволодович, из рода черниговских князей, в будущем чтимый русский святой. Менгу прислал своих послов к Михаилу и киевлянам, «хотя их прельстить», то есть обмануть. Суть его предложений осталась нам неизвестной. Известно лишь, что Михаил отказался вступать в переговоры с татарскими послами. «И не послушал его», — кратко сообщает летописец, современник событий15. В более же поздних источниках приведены иные сведения: Михаил будто бы отдал приказ убить татарских послов16. Если это правда, то действия Михаила представляются ничем не оправданной жестокостью, даже безумием, порождённым разве что крайним отчаянием, ибо князь обрекал и себя, и всех киевлян на неминуемую смерть: татары никогда не забывали жестоко отомстить за убийство своих послов. Впрочем, насколько достоверно это известие, сказать трудно.

(В ещё одной поздней летописи, Никоновской XVI века, читается подробный рассказ о переговорах Менгу-хана с князем Михаилом Всеволодовичем, однако рассказ этот носит легендарный характер и, вероятно, отчасти навеян последующей историей гибели Михаила в ставке Батыя: «Послал царь Батый воеводу своего Менгу-хана соглядать града Киева. Он же… удивился красоте его и величеству и так сказал себе и бывшим с ним: “Воистину дивно есть место сие и красота града сего и величество; и если бы ведали люди сии силу и дерзновение царя Батыя, покорились бы ему, и не был бы разорён град сей и место сие”. Тогда же пребывал на великом княжении в Киеве великий князь Михаил… И послал к нему Менгу-хан, так говоря: “Если хочешь град сей цел сохранить, иди и повинись и поклонись царю нашему Батыю; это я тебе, как друг любезный, советую”. И отвечал ему князь великий Михаил Всеволодич: “Сам знаешь, что царь Батый своей веры, а я — благочестивой Христовой веры христианской, и поскольку одна вера другой противна, и я царю Батыю повиниться и покориться не хочу, да и с тобою как могу в дружбе быть?..”». Эти слова привели Менгу-хана в ярость. Однако, по совету своих приближённых, он решил ещё раз обмануть Михаила, а уж потом, если получится, казнить его, и послал к князю вторично: «Имею тебе некое слово сказать. Иди ко мне сам!» Михаил «послов его всех избил (убил. — А. К), а сам бежал из града Киева… Гнались за ним татары, но не настигли его; и, много пленив, Менгу-хан пошёл со многим полоном к царю Батыю»17.)

Разорив города и сёла на левобережье Днепра, Менгу и в самом деле повернул обратно. При всей стремительности своих действий монголы умели терпеливо выжидать наилучший момент для нападения и никогда не торопили события. Киев был обречён, и требовалось только время для того, чтобы он, как созревший плод, упал к их ногам.

Михаил не решился оставаться в Киеве. Ещё недавно он, как и другие князья Южной Руси, вёл ожесточённую войну за этот город, — но теперь, перед лицом неотвратимой татарской угрозы, бросал его на произвол судьбы. Сын Михаила Ростислав в то время находился в Венгрии, где сватался к дочери венгерского короля Белы, и дело уже шло к свадьбе. Михаил предпочёл также укрыться в Венгрии, у будущего свата, и переждать там развитие событий. Киев же занял князь Ростислав Мстиславич, из рода смоленских князей. Но ненадолго. Война за Киев между разными русскими князьями, начавшаяся ещё до монгольского вторжения, продолжалась, несмотря на смертельную опасность, нависшую над Русью. Ростислава выгнал из Киева сильнейший князь Южной Руси того времени Даниил Романович Галицкий, имя которого мы ещё не раз встретим на страницах книги. Но и он не стал задерживаться здесь и покинул город, оставив в нём воеводой своего тысяцкого Дмитра. Ему-то и предстояло защищать Киев от татар.

Тяжёлым положением Михаила не замедлил воспользоваться его давний недруг Ярослав Всеволодович, ставший после гибели своего брата Юрия в марте 1238 года великим князем Владимиро-Суздальским. Заняв великокняжеский престол во Владимире, Ярослав раздал княжения и своим оставшимся в живых братьям: Святославу Суздаль, а Ивану Стародуб; его сын Александр сохранил за собой Новгород, а за племянниками Константиновичами и Васильковичами остались принадлежавшие им уделы — Ростов, Ярославль, Углич и Бело-озеро. Не забыл Ярослав и о своих интересах на юге. В 1239 году он совершил молниеносный поход на запад Руси, к городу Каменцу (на границе Киевской и Волынской земель), где в то время на пути в Венгрию находился бежавший из Киева князь Михаил Черниговский18. Сам Михаил ускользнул из рук Ярослава, однако его жена и часть бояр, а также богатая добыча достались суздальскому князю: Ярослав «град взял Каменец, а княгиню Михайлову со множеством полона привёл к себе», — сообщает суздальский летописец. (Жена Михаила приходилась родной сестрой князю Даниилу Галицкому; последний вступился за неё, послал своих людей к Ярославу и вытребовал княгиню себе. Позже она соединилась с мужем.) Ничего не добился Михаил и в Венгрии. Больше того, узнав о его неудачах, венгерский король немедленно расторг договорённость о браке своей дочери с его сыном («не отдал девки своей Ростиславу», по выражению летописца) и выгнал Михаила и его сына из страны. Князья отправились в Польшу, к родному дяде Михаила по матери, Конраду I Мазовецкому (1194–1247). Но и там Михаила не готовы были принять. Ему пришлось обращаться к другому своему недругу, князю Даниилу Галицкому, и тот, забыв о прежней вражде, предоставил Михаилу убежище и прокорм и даже обещал Киев, а его сыну Ростиславу — Луцк.

Князья Южной и Юго-Западной Руси ещё только ждали нашествия татар на свои земли. Ярослав Всеволодович это нашествие пережил. Города его собственной земли лежали в руинах, представляли собой пепелища, и ему предстояло отстраивать и восстанавливать их (чем он прежде всего и занялся). Однако его дружины не участвовали в сражениях с захватчиками, и потому у князя оставались силы и возможности совершать дальние походы. Трудно сказать, насколько его действия были согласованы с татарами: и поездки Ярослава в Орду, и установление на Руси властных структур, напрямую подчинённых Батыю, — всё это было ещё впереди. Но, по аналогии с аланскими князьями, можно, наверное, предположить, что проявившему лояльность к татарам Ярославу было позволено содержать собственную дружину и совершать военные походы к западу от своих владений, на ещё не подчинившиеся татарам земли. Так, его нападение на Михаила — врага татар — явно было на руку Батыю. Ярослав Всеволодович вообще проявлял завидную военную активность в это время. В том же 1239 году он совершил ещё один поход — к Смоленску, нанёс поражение литовцам, захватил в плен их князя, а также «урядил» смолян[11]. Посадив на княжение в Смоленске своего союзника, князя Всеволода Мстиславича, из рода смоленских князей, Ярослав «со множеством полона и с великой честью вернулся восвояси». Тогда же он заключил союз с полоцким князем Брячиславом, дочь которого стала женой его сына Александра. Надо полагать, что союз этот также был направлен против воинственных литовских племён, которые всё чаще нападали на западные русские земли и разоряли их не хуже татар. Ну а летом 1240 года сын Ярослава, новгородский князь Александр, одержал первую из своих великих побед, разбив на берегу Невы шведское войско и навсегда войдя в русскую историю с прозвищем Невский.