– Ваша правда, почти всех вывезли, только я задержался. Да, видно, судьба у меня такая – по чужим землям скитаться.

Новый сосед оказался общительным человеком, он быстро перезнакомился почти со всем бараком, и с тех пор Нелюбов часто слышал:

– Пойду с народом о жизни поговорю, вы уж тут без меня не скучайте!

Борис с улыбкой воспринимал эту непритязательную заботу соседа, но, принимая игру, неизменно соглашался и молча кивал головой.

Один раз Савелий ввязался в очередной спор, который часто возникал после приема скудной лагерной пиши, и Борис, который никогда не учувствовал в подобных дискуссиях, от нечего делать стал поневоле прислушиваться:

– Я в Японии настоящее самурайское блюдо пробовал, «суси» называется, так она повкуснее нашей тараньки будет. В Японии это деликатес, от нее никогда живот не пучит, – авторитетно заявлял Савелий.

– «Суси-муси»! Мы люди русские, нам заграничные изыски, что кошке револьвер, – подхватил любимую тему рыжий, дородный детина двухметрового роста, который совсем недавно попал в плен, чему был несказанно рад. – Ничего вы, братцы, в еде не понимаете! Слаще печеной тыквы, что покойница бабка делала, ничего на свете нету, – видимо, для большего эффекта или просто с голодухи, он так сладко причмокнул губами, что у Бориса неожиданно подвело желудок.

– Мы вот по праздникам всегда ели от пуза, и никто животами не маялся. Бывало, наготовит матушка с сестрами с утра, мы все садимся и начинаем: поначалу щи с парной телятиной, потом галушки куриные. Потом – вареная баранина, студень из говяжих ножек, жареная картошка, оладушки со сметаной, а уж затем, на закуску, печеная тыква, – парень так увлекся рассказом, что от удовольствия закрыл глаза, словно пытался хотя бы мысленно откусить кусочек этой самой тыквы.

Долгими зимними вечерами, когда непрошеные мысли о доме начинают кусать сердце, которое и без того разрывается от боли и безысходности, а черная тоска, почуяв благодатную почву, ядовитой змеей заползает в душу, многих людей спасают воспоминания. И неважно, свои они или чужие; в этих отголосках прошлого начинает оживать далекая и недоступная реальность, которая невидимой нитью связывает замученных голодом и лишениями людей с чем-то дорогим и хорошим и вселяет надежду и веру в их измученные войной тела.

У многих слушателей от этого рассказа вдруг спазмом перехватило горло, а у Нелюбова от этой, с таким смаком нарисованной картины, вдобавок к протестующему желудку, неожиданно закружилась голова.

Сидевший рядом с Савелием худой мужик внезапно вскочил:

– Да замолчите вы наконец! Всю душу своими байками вытравили. Мне сейчас и краюха хлеба в радость. Ты вот всю жизнь жрал в три горла, а мы в Тамбовской губернии с голоду пухли, – грязный палец уставился на рыжего детину, который смутился и, виновато поглядывая на товарищей, что-то неразборчиво забормотал.

– Нас в семье было одиннадцать душ, да только трое выжили! – не унимался худой мужик. – А вы… а вы… – он с яростной тоской оглядел своих товарищей и обреченно махнув рукой, сел на свое место.

Савелий неспешно поднялся:

– Ладно, кончай балаган, мужики, сейчас немчура нас считать придет.

Все сразу замолчали и потихоньку разбрелись по своим местам. Борис усмехнулся: авторитет Савелия в бараке после недавнего случая стал непререкаемым.

Среди военнопленных иногда попадались люди с уголовным прошлым, которые, попав в сети всеобщей мобилизации, были вынуждены подчиниться системе и отправиться на фронт, но, оказавшись в концентрационном лагере, принимались устанавливать те же порядки, что действуют в тюрьмах да на сибирских каторгах. Наглая уверенность и бешеный напор оказывали свое влияние, и многие сломленные пленом солдаты начинали слепо подчиняться уголовникам, проводя в жизнь их политику грубой силы.

Борис в эти конфликты старался не вмешиваться, хотя и у него пару раз были столкновения с уголовниками, но те, почувствовав холодное пренебрежение Нелюбова к морали и принципам этих новоявленных авторитетов, быстро оставили поручика в покое, предпочитая более покладистых и сговорчивых заключенных. Савелий, однако, повел себя несколько иначе. Дождавшись момента, когда к нему стали предъявлять какие-то надуманные требования он, выделив главаря, пошел с ним на открытое столкновение, которое на первый взгляд казалось совершенно безрассудной и опасной затеей, учитывая численность шестерок «Костыля» – так звали этого лагерного авторитета. Но драка продолжалась всего несколько секунд. Причем Нелюбов так и не понял, что произошло: на прямой удар пудовым кулаком в голову, Савелий, мгновенно сместившись в сторону, ответил всего одним ударом ноги в пах, после которого его противник мешком рухнул на пол. Друзья и соратники поверженного Костыля, зажав в кулаках самодельные заточки и доморощенные кастеты, опешили и несколько мгновений смотрели на улыбающегося Савелия, а потом, подхватив тело поверженного поединщика, скрылись в глубине барака.

Этот случай настолько поразил Нелюбова, что после того, как все закончилось, он тут же подсел к Савелию:

– Ловко ты его свалил, теперь не скоро в себя придет.

Савелий с сумрачным видом, не глядя на соседа, кивнул, а Нелюбов, решив, что парень боится мести главаря шайки, поспешил утешить:

– Теперь, пока у них злоба не пройдет, будем спать по очереди. Я поговорю с другими мужиками – не пропадем, отобьемся.

Подняв глаза на поручика, Савелий долго и пристально смотрел на него, а когда Нелюбов не выдержал и отвел взгляд, тихо прошептал:

– Ты знаешь, паря, я ведь его убил… Костыль умрет через неделю.

– Как убил? – Нелюбов был совершенно сбит с толку. – Разве можно убить с одного удара?

– Можно. Мне этот удар на Окинаве мой учитель показал и предупредил, что применять его можно только в тех случаях, когда другого выхода нет. А я шибко разозлился – уж очень они обнаглели! – улыбаясь какой-то вымученной улыбкой, Савелий смотрел на Бориса, которому вдруг стала неприятна эта хвастливая самоуверенность товарища, но поручик молчал, не зная, что ответить.

– Сенсэй его всего один раз использовал, а потом всю жизнь жалел. – Видя, что Нелюбов по-прежнему молчит, Савелий в очередной раз горестно вздохнул: – Вы не думайте… я не хвастаю. Это было еще в прошлом веке, у сенсэя ученик был, который прозанимался десять лет, а потом решил, что все знает и все может, и попросил отпустить его домой. Сенсэй пошел проводить его до лодки, а тот напоследок задумал доказать что-то – то ли себе, то ли сенсэю, и неожиданно нанес учителю удар в лицо. Тот, естественно, не ожидал, но среагировал быстро – прыгнул в сторону и ударил ногой сюда, – Савелий, показывая место, куда ударил его учитель, прижал ладонь к низу живота. – Через год парень умер.

– Через год нас здесь не будет. И ты никогда не узнаешь, умер Костыль или где-то живет да здравствует, – Борис усмехнулся, его начала забавлять самонадеянность Савелия.

– Сенсэй того парня только слегка ударил. Я же бил в полную силу!