Обратно в усадьбу Чарушины вернулись в начале пятого. Уже начинало смеркаться, хотя темнота еще не совсем спустилась на снежную аллею от дороги до усадьбы. У поворота стояла машина. «Форд Мустанг», модный нынче среди «золотой молодежи», рядом девушка с длинными волосами, держащая на коротком поводке огромного рыжего риджбека, и два молодых парня, в одном из которых Чарушин без труда узнал Гошу Липатова.

Останавливаться не было необходимости, хотя Чарушину этого очень хотелось. Он и сам не знал почему. Из-за собаки, что ли? В зеркале заднего вида отразилась сцена прощания. Посторонний парень, девушка и собака уселись в машину, та тронулась с места, а Гоша, подняв воротник короткой стильной дубленки, пошел по аллее к дому. Чарушин нажал на тормоз. Полина вопросительно посмотрела на мужа.

Подождав, пока парень поравняется с машиной, Никита опустил стекло.

— Подвезти? — коротко спросил он.

— Давайте. Спасибо.

Что бы ни скрывал Георгий Липатов, попутчиков он не боялся и от разговоров с ними не уклонялся. И на том спасибо.

— Любишь собак? — Чарушин тронулся, внимательно глядя на дорогу, а не на сидящего рядом Гошу. Парню вовсе не обязательно было знать, что и подвозили его исключительно из-за риджбека, очутившегося в этих краях.

— Я? Ага, люблю. Хотя ухаживать за ними и не умею. У нас в доме к ним было негде привыкнуть. Дед не терпел псов, поэтому я все детство просил собаку, и все понапрасну. На лето мы все равно приезжали сюда, оставить собаку в городе было не с кем, а везти с собой категорически запрещено. Может, хоть теперь мама разрешит. Деда ж не стало.

— Ты очень на него сердит?

— А что толку. Ничего же не изменишь. Обидно, конечно. Как будто я изгой. Чужой в семье. Приблудыш. Никогда не понимал, почему он ко мне так относился. Татка для него была центром вселенной. А я… — Голос у него на мгновение дрогнул, но Гоша сумел взять себя в руки. — Но я не пропаду. Татка всегда мне поможет бабками. Она меня любит. И муттер тоже. Так что на мели не останусь.

— Гоша, а у кого здесь могут быть собаки?

— Здесь — это где? В усадьбе? Ни у кого. Никто не хотел рисковать здоровьем, связываться с дедом. А в деревне по соседству, наверное, есть. У дворника, дяди Васи, точно есть. Как-то летом мать меня к нему посылала за молоком, я видел. Здоровая такая овчарка.

— И он никогда не приводил ее в усадьбу?

— Вы что, дед бы Васю на куски разорвал. Испепелил взглядом. Если бы сам сразу не помер, конечно. Он собак страсть как боялся. Его в детстве маленького собака уронила и начала катать. Не покусала, лишь облизала, но ему хватило. Нет, дядя Вася не сумасшедший хлебное место терять из-за своей псины. Да и зачем? Что ей тут делать?

— Что, все знали, что твой дед боится собак?

— Понятия не имею. Как они могли узнать, если никогда его с собаками не видели. Он просто раз и навсегда категорически запретил приводить собак в усадьбу. А когда дедуля что-то запрещал, камикадзе, готовых спорить, не находилось. Так смешно, он же даже не кричал никогда. Я за всю свою жизнь ни разу не слышал, чтобы он повысил голос. Когда он сердился, наоборот, практически переходил на шепот. И это было так страшно… Страшнее любого крика. Ладно, спасибо, что подвезли.

Высадив Гошу, Чарушин проводил Полину с Егором в коттедж. Когда он вернулся в большой дом, часы показывали начало шестого. Тут-то и выяснилось, что за время своего отсутствия он пропустил главное представление дня — переезд Марины Липатовой в отдельную спальню.

Курившая на крыльце Нина наскоро рассказала, что супруги начали ссориться еще во время завтрака, на который, впрочем, пришли лишь почти в полдень. Взаимные оскорбления набирали обороты, Виктор повысил голос, прозвучало слово «развод», после чего добрая женушка метнула в мужа чашку с недопитым кофе, поднялась в спальню, собрала свои вещи и, хлопнув дверью, переехала в гостевую спальню на третьем этаже.

— И что Липатов? — спросил Чарушин, привыкший не упускать ни одной детали.

— Выглядел расстроенным, пытался переговорить о чем-то с братом, но у Николая болела голова, поэтому он быстро ушел в свою комнату, сославшись на недомогание. Сейчас все сидят по своим комнатам, и атмосфера в доме напряженная. Предвкушаю унылый ужин. Господи, Никита, как бы мне хотелось поскорее уехать отсюда.

— Через четыре дня уедете. Вы уедете, Нина, я уеду, а эти люди останутся со своими проблемами. От себя же уехать невозможно.

Они зашли в дом, и Чарушин начал подниматься в свою комнату, но был перехвачен на лестнице бегущей вниз Татой. Вид у нее был озабоченный.

— У меня от этого дома голова кругом, — пожаловалась она. — Витька с Мариной рассорились в пух и прах, а Колька заперся в своей комнате и ведет себя странно. У меня нервы натянуты до такого состояния, что мне кажется, еще чуть-чуть — и я завизжу. Господи, ну почему с того момента, как дед умер, все пошло кувырком!

— Потому что смерть все переворачивает с ног на голову, — сказал Никита. — А почему вы говорите, что Николай странно себя ведет?

— Да не знаю. Я ничего уже не знаю. — Тата провела рукой по лбу, словно отгоняя что-то неприятное. Паутину мыслей, скорее всего. — Он плохо себя чувствовал днем, и я поднялась к нему в комнату, чтобы спросить, не нужно ли ему что-то. И невольно стала свидетелем странной беседы. Очень странной.

— Ваш двоюродный брат разговаривал с кем-то из домочадцев?

— Нет, по телефону. По крайней мере, мне показалось, что по телефону. Я же не видела, один он в комнате или нет. Он говорил негромко, но очень возбужденно. Как будто обсуждал что-то очень неприятное. Или боялся чего-то. Он просил ускорить что-то. Я не поняла что. Твердил, что это вопрос жизни и смерти. И он больше не может ждать. У него был такой измученный голос… Такой, знаете, обреченный… Как у смертника, вошедшего на эшафот.

— У вас очень образное мышление, Тата. — Чарушин скупо улыбнулся. — Вы не переживайте. Все обязательно разъяснится, я вас уверяю. Вы мне лучше скажите, с чего вы взяли, что Николай разговаривал именно по телефону?

— Ну а как еще? Виктор сидел в гостиной и пил виски. Марина не выходила из своей комнаты. Вера плавала в бассейне, а Надя пила чай с плюшками на кухне. Гошки не было дома, он же только что с вами приехал. Хотя при чем тут вообще Гошка, боже ты мой…

— А если это был Артем?

— Артем? Нет, Артем точно не мог. — Тата вдруг запнулась, помолчала и заговорила снова чуть оживленнее, чем раньше: — И Рафик тоже не мог, он с Ниной был в кабинете, они разбирались с документами по трастовому фонду. И вообще, я точно знаю, что это был телефонный разговор, потому что слышала только один голос. Колькин. Второго собеседника не было.

Возразить что-либо против этого было сложно, и Чарушин пошел своей дорогой, чтобы принять душ, переодеться и подготовиться к ужину. Он сегодня не обедал, поэтому сильно хотел есть.