— Да, Рогаева. Так вот — тебе придется еще немного заниматься этой своей Рогаевой, пока ее не похоронят здесь или на ее родине, но со всеми положенными почестями и достоинством. Ты уже показал свои способности в этом деле, и я не вижу причин искать тебе замену. Если понадобится, ты доставишь ее тело домой, на ее родину, обеспечишь ее похороны там и передашь родственникам наши соболезнования и компенсацию. И тогда мы окончательно докажем людям, что поняли свою вину, искупили ее и теперь сами заслуживаем извинения от этого Журналиста. Запомни мои слова и наберись терпения, потому что тебе придется всё это проделать. В расходах я тебя стеснять не буду, денег у меня достаточно, и сам я тоже буду в любую минуту в твоем распоряжении, днем и ночью, как и сегодня. А теперь иди, тебе пора отдохнуть — и за сегодняшний день, и чтобы завтра быть бодрее…

* * *

Выйдя на пустынную ночную улицу, Кадровик с удивлением видит, что всё вокруг — и земля, и воздух — стало белым, размытым и смутным. Он не решается сразу садиться за руль в такую погоду и потому не включает двигатель, а лишь устраивается поудобней на сиденье, открывает окно и подставляет лицо холоду ночного мира. Потом долго шарит по всему диапазону радиоволн в поисках какой-нибудь хорошей музыки, под которую можно было бы не спеша добраться до дома матери. Но после полуночи на всех волнах передают одну лишь грохочущую бессмыслицу, которая никаких возвышенных чувств в человеке заведомо пробудить не способна. Он опускает голову на руль и застывает в ожидании. Если бы не снежные хлопья, что время от времени залетают в открытое окно и ложатся на лицо, впору было бы подумать, что всё окружающее — лишь плод его усталого воображения. Но над Иерусалимом и вправду порошит легкий снег, и это белое круженье снежинок снова пьянит и волнует его, как, бывало, в далеком детстве.

Поначалу он думает, что всё еще спит, потому что только во сне голос матери мог бы вдруг зазвучать рядом с голосом Секретарши, но, открыв глаза, немедленно убеждается, что Секретарша и впрямь появилась в квартире матери — стоит за полуоткрытой дверью и вполголоса уговаривает мать войти в комнату и взять у него ключи от квартиры уборщицы. Интересно, она и сюда заявилась с ребенком за пазухой? На мгновенье в нем загорается желание еще разок прикоснуться губами к маленькому теплому детскому лбу, но тут до него доходит, что мать вот-вот откроет дверь нараспашку, и он поспешно вскакивает с постели. Нет, он не позволит этой назойливой бабе вторгаться в свою личную жизнь. Что-то она совсем распустилась в последние дни. Он бросает взгляд на часы — ого, почти десять! Вот так заспался! А всё из-за тех трех бокалов вина, которые он выпил ночью у Старика на квартире. Видимо, слишком ударное было завершение для такого изнурительного дня. Да и мать, оказывается, тоже постаралась. Закрыла потихоньку жалюзи и даже занавес опустила. Темнота да тишина — самый добросовестный служака и тот проспит. Он поспешно одевается и шепотом зовет мать. Он просит, нет — он требует, чтобы она поплотнее закрыла дверь гостиной. Он не желает, чтобы его Секретарша видела, как он идет в туалет. И вообще, он не желает вступать с ней ни в какие разговоры. Сначала он должен побриться и умыться, это прежде всего. Кстати, а что там со вчерашним снегом?

— Снег?

— Только не говори мне, что всё растаяло.

Она вообще не слышала, что шел какой-то снег. И на улице тоже никакого следа.

Покончив с умыванием и бритьем, он входит в гостиную, испытывая смутное раздражение от того, что цепкому взгляду подчиненной открыты все эти ящики и картонки с его вещами, которые навалены во всех углах квартиры и буквально вопят о бесприютности своего хозяина. Однако Секретарша, оказывается, как будто и не замечает этого балагана. Она увлечена разговором. Стоит, расфуфыренная, как на праздник, и о чем-то оживленно беседует с его матерью.

— Что здесь происходит? — холодно прерывает он ее болтовню.

Она радостно поворачивается к своему начальнику и тотчас обрушивает на него поток извинений. Он должен ее понять. Она сама, по собственной инициативе, разумеется, и не подумала бы врываться к нему в дом. Это всё исключительно по приказу хозяина. Та дурацкая статья, видимо, так донимает нашего Старика, что теперь он решил сам вмешаться в эту историю, не только душою, но также телесно. Не хотел даже обождать, пока Кадровик появится на работе. Вызвал ее и послал взять у него ключи от комнаты этой Рогаевой. После того как ему вчера рассказали, в какой бедности жила погибшая уборщица, он решил теперь самолично побывать в ее комнатушке. Хочет выяснить, что там есть и чего недостает, прежде чем решить, какого размера «искупление» он должен взять на себя и в каком конкретно виде.

— Побывать там? В этой хибаре? Зачем?

Он в полном недоумении. Может быть, мать что-нибудь ему объяснит? Он обращается к ней, как будто она уже тоже стала активным участником этой истории. Нет? А что скажет на это его Секретарша? Впрочем, его Секретарша, кажется, довольна неожиданным развитием событий. Ну еще бы, ведь это позволило ей в очередной раз удрать с работы!

— А почему бы ему и не съездить? — небрежно отметает она недоумение своего начальника. — Ты что, боишься, что он будет огорчен? А по мне, пусть хоть раз увидит, как живут простые люди, вроде нас с тобой. Хотя бы на старости понюхает, чем пахнет настоящая жизнь.

Кадровик чувствует, что ему почему-то симпатичен этот ее энергичный наскок на самого Старика. Он с интересом смотрит на свою подчиненную. Вон как раскраснелась. Кстати, а благополучно ли она добралась вчера домой с ребенком?

— Как видишь. А что?

— Да нет, ничего. Мне просто казалось, что он у тебя в конце концов задохнется под этой твоей шубой.

— Уж о нем-то тебе нечего беспокоиться. Но он продолжает ее дразнить:

— Жаль, что ты не прихватила его с собой сюда. Ее щеки весело розовеют.

— Я не знала, что ты им так интересуешься. Пожалуйста, я могу хоть каждый день приносить его на работу. Но тогда ты будешь отвечать и за этого кадра.

— За твоего малыша? С превеликим удовольствием. Куда лучше бегать за ним по коридору, чем за покойниками по улицам.

Она вдруг теряет прежнюю живость, как будто упоминание о смерти рядом с ее малышом ее испугало. Бросив взгляд на часы, она ставит на стол недопитую чашку кофе, выпрямляется и театрально-драматическим жестом протягивает руку за ключами. Но Кадровик не торопится. Да-да, ей давно пора возвращаться на работу. Но ключи останутся у него. Он сам встретит Старика и проводит его на ту квартиру.

Часом позже Старик в сопровождении неизменной Начальницы канцелярии высаживается в указанном ему месте возле базара. Он в светло-коричневой дубленке, которая делает его еще выше и внушительней, щеки раскраснелись от холода, заново взбитый надо лбом кок снимает следы старости, проступившие в его лице вчерашней ночью. Они спускаются по узкой безлюдной улочке, проходят мимо большого жилого дома и сворачивают на задний двор, к пристройке. Сейчас, при дневном свете, двор выглядит жалко и убого. Ночная таинственность исчезла, и только белые пятна снега, еще лежащие там и сям среди мокрой, пожухлой травы, говорят Кадровику, что вчерашний снежный вечер ему не приснился.